Почти 84 года назад 22 июня 1938 года поединок в тяжёлом весе превратился в бой Рузвельта против Гитлера, Демократии против Фашизма и Добра против Зла.
Вечером 22 июня 1938 года, Джо Луис шёл по газону стадиона Янки, накинув халат с капюшоном на свои широкие плечи и вся тяжесть его страны лежала на его плечах.
Это должно было стать четвёртой защитой титула чемпиона мира, и, несомненно, самой значимой. Многое изменилось с тех пор, как его соперник Макс Шмелинг двумя годами ранее нанёс Луису первое поражение в карьере. Американец теперь не меньше заботился о судьбе мира, чем о крюках и кроссах. Армия Адольфа Гитлера начала маршировать по Европе, а нацисты загоняли евреев в концентрационные лагеря. Для 80 000 фанатов, собравшихся на стадионе «Янки», наибольшее значение имела национальность Шмелинга - он был немцем и Гитлер ссылался на него как доказательство расового превосходства арийцев.
То, что Луис-Шмелинг II стал прелюдией к войне, казалось не таким уж большим преувеличением: считали, что если Луис победит Шмелинга, Америка определённо сможет нокаутировать самого фюрера. Бой со всеми его политическими последствиями превратился в поединок Рузвельта против Гитлера, Демократии против Фашизма и Добра против Зла.
И на короткое время в расовых отношениях в Америке всё изменилось.
(Оригинальное изображение 1938 года) Джо Луис, чемпион по боксу в тяжёлом весе, смотрит на солнце сквозь темные очки и видит Макса Шмелинга из Германии, стоящего на коленях в этом необычном эффекте съёмки. Чемпион был сфотографирован в его тренировочном лагере, где готовился к бою со Шмелингом
Около 100 миллионов человек по всему миру слушали бокс по радио. В Германии, где была середина ночи, 20 миллионов с нетерпением ждали, что Шмелинг докажет превосходство арийцев над чернокожими. В районе Йорквилл на Манхэттене, преимущественно немецко-американском районе, все взоры также были прикованы к Шмелингу. Но практически все в США болели за Луиса. Американские евреи молились, чтобы Луис нанёс удар по антисемитизму. Афроамериканцы видели шанс подорвать превосходство белых. А белые американцы, многие из которых никогда не хотели, чтобы Луис или какой-либо чёрный мужчина владел титулом чемпиона мира в тяжёлом весе, внезапно возжелали увидеть, как "Коричневый бомбардировщик" сокрушит нациста.
Как писал историк бокса Томас Хаузер в «Gardian»:
«Это стало первым разом, когда многие белые американцы открыто поддержали чернокожего против белого оппонента. Кроме того, многие впервые услышали, как чернокожего мужчину называют просто «американец».
Ральф Мэтьюз, писавший для газеты Baltimore Afro-American, сформулировал это так:
«У Джо было то преимущество, что, во-первых, он являлся американцем, и, хотя он был членом группы американских меньшинств, которых до некоторой степени презирали, но когда встал выбор между ним и иностранцем, он получил поддержку. Большинство предпочло бы, чтобы титул чемпиона остался в Америке, пусть даже благодаря усилиям чернокожего парня, тому, чтобы увидеть, как его увезут за океан».
Луис не забыл о лицемерии:
«Белые американцы, - сказал он много лет спустя, - даже при том, что некоторые из них линчевали чёрных на Юге, желали, чтобы я нокаутировал немца. Вся чёртова страна переживала за меня».
Но то, что белые болели за Луиса, не означало, что они считали его равным себе. Главные средства массовой информации в основном изображали чернокожих бойцов как некий низший вид. Да, некоторые репортёры представляли Луиса таким, каким он был: технически блестящим бойцом, который пробился вверх по рейтингам, бегая по шесть часов в день, спаррингуя пять дней в неделю и победив всех своих соперников. Но бесчисленное множество других считали его примитивным дикарём или ленивым негром с юга. Для них он побеждал белых боксёров не своим превосходством в сладкой науке, а скорее инстинктами - раскрывая примитивные черты, заложенные в его африканской ДНК.
Билл Корум, обозреватель New York Evening Journal, так описал молодого бойца за год до его реванша против Шмелинга:
«Джо Луис - тот человек, для которого мышление или попытки думать - явная слабость. Попытка позволить себе такую роскошь погубит его быстрее, чем бесплодие землю. Он крупный, великолепно сложенный негр, который родился, чтобы слушать джаз, есть жареную птицу, играть в мяч с бандой на углу и никогда не выполнять тяжёлую работу, от которой он мог бы уклониться. Скорее всего, все эти наклонности у него вполне естественны».
Грантленд Райс, являвшийся обозревателем New York Herald Tribune, был более лаконичным:
«Великий боксёр-негр редко результат труда, подобно многим белым боксёрам. Он таким рожден».
Конечно, Луис был знаком с американским расизмом. Он вырос в Алабаме, а когда переехал в Детройт и работал на конвейерной ленте на заводе Ford в Ривер-Руж, то сменил хижину издольщика на многоквартирный дом в гетто. Как и на Юге, в общинах белых на Севере не было места чёрным учителям, чёрным врачам или чёрным юристам.
В бокс тоже часто не допускались темнокожие. Особенно это касалось тяжёлого веса - весовой категории, приносившей наибольшую известность, внимание и деньги. Многие белые до сих пор не смогли забыть первого чёрного чемпиона Джека Джонсона. «Галвестонский гигант» выиграл титул в тяжёлом весе в 1908 году и семь лет правил, нарушив почти все расовые табу эпохи. Он хвастался своим богатством, насмехался над белыми противниками и, в то время, когда простой разговор с белой женщиной мог вызвать линчевание чернокожего, открыто встречался с белыми женщинами и женился на них. Именно Джонсон побудил белую Америку создать первую Великую белую надежду. Ею стал предыдущий чемпион мира Джим Джеффрис, который естественно был белым, но далеко не показал себя великим, когда Джонсон избивал его 14 раундов и остановил в 15 отрезке боя, рассчитанного на 45 раундов.
Путь Луиса к тому, чтобы стать чемпионом мира в тяжёлом весе, во многом заключался в том, чтобы доказать, что он был, таким, каким не был Джонсон - послушным, вежливым и безопасным для белых. Его менеджеры Джулиан Блэк и Джон Роксборо, создали для своего юного бойца кодекс поведения: никогда не злорадствовать над павшим противником, всегда казаться скромным и, ни в коем случае не оставаться наедине с белой женщиной. Короче говоря, они сделали Луиса идеальным чернокожим для белого человека.
Спустя годы, когда Луис оставался обременённой долгами и зависимой от кокаина оболочкой своего прежнего «я», Мухаммед Али называл бывшего чемпиона «дядей Томом», ни разу не упомянув, что Луис жил в другую эпоху. Время Луиса было периодом жестокой сегрегации, когда чёрным не разрешалось делить общественные помещения с белыми - не говоря уже о том, чтобы играть с ними в профессиональный бейсбол, футбол или баскетбол. Именно Луис убедил белых, что болеть за чернокожего - нормально. Без Джо Луиса, возможно, никогда не было бы Мухаммеда Али.
Общий вид места боя между Джо Луисом и Максом Шмелингом на стадионе Янки в Бронксе, Нью-Йорк, 22 июня 1938 года
Статус Луиса в чёрном сообществе - "наполовину образец для подражания, наполовину спаситель" укоренился, по мере того как он нокаутировал одного противника за другим. По мере того, как Луис шёл к титулу, выиграв 31 из своих первых 32 боев, он получил широкие заголовки, особенно в газетах, принадлежащих чернокожим. В любой день, читатели New York Amsterdam News, Pittsburgh Courier, Baltimore Afro-American, Atlanta Daily World, или Chicago Defender могли открыть газету и увидеть фотографию Луиса, обедающего в ресторане, Луиса, отдыхающего в тренировочном лагере, Луиса, читающего Библию. И это породило истории. В одной, скорее всего, выдуманной, чернокожего заключённого собирались казнить в Северной Каролине. Легенда гласит, что когда ядовитый газ наполнил лёгкие человека, он крикнул: «Спаси меня, Джо Луис. Спаси меня, Джо».
Поэт и активистка за гражданские права Майя Анджелоу была молодой девушкой из сельской местности Арканзаса, когда Луис совершал восхождение. В своих мемуарах «Я знаю, почему поёт птица в клетке» она рассказала о том, как слушала бой Луиса и итальянца Примо Карнеры на стадионе Янки в 1935 году. Она и её старший брат Бейли сидели у радио в бакалейной лавке своей бабушки - единственном магазине в городе, принадлежавшем чернокожим. Дом был забит соседями, которые пришли послушать, как Луис нокаутирует бойца Бенито Муссолини.
Им наверняка понравились первые раунды, так как Луис ростом 6 футов 2 дюйма побеждал Карнеру, имевшего рост 6 футов 6 дюймов. Но когда удары Карнеры начали находить цель, Анджелоу и её товарищи буквально чувствовали, что эти удары потрясают их собственное тело.
«Моя раса стонала», - писал Анджелоу. «Это было ещё одно линчевание, ещё один негр, висящий на дереве... Если Джо проиграет, мы снова окажемся в рабстве и у нас уже не будет никакой помощи. Всё стало бы правдой: обвинения в том, что мы являемся низшим типом людей. Только немного выше обезьян. Мы не дышали. Мы не надеялись. Мы ждали».
Луис воспрял и нокаутировал Карнеру в шестом раунде. Тем не менее, титульный бой он получил только два года спустя и только после того как его промоутер Майк Джейкобс был вынужден заключить небывалую сделку. Соглашение сводилось к следующему: чтобы вывести Луиса на ринг с тогдашним чемпионом Джеймсом Брэддоком, Джейкобс должен был гарантировать Брэддоку 10 процентов от гонораров Луиса за следующие 10 лет. Луис нокаутировал чемпиона в восьмом раунде и следующее десятилетие потратил, платя Брэддоку за привилегию выйти с ним в ринг.
Приближавшийся поединок Луис-Шмелинг II быстро стал одним из самых ожидаемых спортивных событий 20-го века. Шмелинг изображался как самый одномерный из врагов - нацист. По правде говоря, он в большей степени казался оппортунистом, готовым сказать всё, что было необходимо для продвижения своей карьеры. Гитлеру он представлялся готовым символом арийского превосходства, промоутерам бокса в Нью-Йорке неоднократно заявлял, что не является членом нацистской партии. Но бой был больше, чем политическая битва. Луис потерпел поражение только однажды - от Шмелинга. Тот поединок был односторонним и тогда немец, на тот момент 30-летний экс-чемпион мира с рекордом 49-7-4, ударил соперника таким количеством правых оверхэндов, что Луис закончил поединок на стадионе "Янки" на канвасе, глядя на небо.
Толпы журналистов вторглись в тренировочный лагерь Луиса в поисках новостей, его расписания, тренировок - всего, что они могли втиснуть в материалы своих публикаций. На встречу с чемпионом приходили и знаменитости. Пришёл Дюк Эллингтон. Так же поступали Джесси Оуэнс, Билл Робинсон, Бэйб Рут и Джо Ди Маджио. Все они говорили Луису одно и то же: «Ты должен победить этого парня».
Что касается Шмелинга, он заверил своих фанатов, что будет бить той же взрывной правой рукой, которая сбила Луиса с ног в их первом бою в 1936 году и выразил в интервью Pittsburgh Courier мнение, что Луис всё ещё не знает, как с этим справиться.
«Джо - тот, кого называют бойцом-атлетом, а не думающий боец, который быстро приспосабливается к постоянно меняющимся ситуациям боя», - поделился он мнением. «В нашей последней схватке его секунданты, должно быть, сто раз говорили ему держаться подальше от моей правой, которая принесла мне победу в поединке, выведя его из равновесия. Принимая во внимание эти исторические факты, почему люди думают, что сейчас он будет другим?».
К тому времени, когда Луис вошёл в 20-футовый квадрат ринга на стадионе Янки, казалось, почти все на планете были настроены на радиотрансляцию.
В Гарлеме оживлённые реки-улицы превратились в засохшие ручьи, поскольку все сгрудились в квартирах, барах и клубах.
В Плейнс, штат Джорджия, будущий президент Джимми Картер, которому было 14 лет, не мог дождаться боя. У Картеров не было электричества, поэтому отец Джимми, Эрл, подключил радио к автомобильному аккумулятору. Несколько десятков полевых рабочих подошли, послушать, поэтому Эрл поставил устройство у окна.
Когда комментатор Гарри Балог вышел в центр ринга и представил бойцов, американцы всех мастей наклонились вперёд, с нетерпением ожидая момент, когда диктор NBC Клем МакКарти объявит о начале действия.
Жители Гарлема в баре на 135-й улице поднимают торжественный тост после того, как чемпион мира в тяжёлом весе Джо Луис нокаутировал Макса Шмелинга в первом раунде на стадионе Янки, 22 июня 1938 года
На стадионе «Янки», что не характерно, царила полная темнота - если не считать луча света, падавшего на ринг. И там находился Луис - герой чёрной общины, символ демократии, единственная Чёрная Великая Белая Надежда в истории.
К тому моменту Луис был гораздо более опытным бойцом, чем в первом поединке против Шмелинга. С тех пор он провёл 12 боёв и во всех победил, одержав 11 побед нокаутом, а также провёл месяцы, тренируясь нейтрализовать правую Шмелинга.
Когда прозвенел звонок, Луис не терял времени зря. Он вышел, стреляя левыми, правыми, апперкотами и комбинациями.
«Я знал, что вся моя карьера зависит от этого единственного боя», - сказал он позже. «Это было всё или ничего».
Удары чемпиона были тяжёлыми и разрушительными, наносились точно и быстро. Шмелинг упал на колени, а когда он поднялся, Луис снова сбил его с ног.
Книги рекордов показывают, что всё заняло две минуты четыре секунды. Именно на этой отметке тренер Шмелинга Макс Махон выскочил на ринг, чтобы спасти своего бойца, а рефери Артур Донован поднял руку Луиса в знак победы.
Как сказано в книге Дэвида Марголика "Beyond Glory: Joe Louis Vs. Max Schmeling and a World on the Brink", зрители на стадионе погрузились в эйфорию. Белые обнимали чёрных. Евреи бросали в Шмелинга расовые эпитеты. Американская актриса Таллула Бэнкхед, сидевшая у ринга, кричала фанатам Шмелинга позади себя: «Я же говорила вам, сукины дети!».
В Германии слова диктора радио Арно Хелмиса прослушали разочарованные слушатели.
«Я всё же скажу его маленькой белокурой жене в Берлине, что Макси встаёт. Его глаза не рассечены и его лицо в целости…».
Связь пропала, предположительно потому, что Третий Рейх не хотел останавливаться на том факте, что чёрный человек только что сверг их арийского героя.
Но историю нельзя было переписать.
Как Хейвуд Браун написал на следующий день в New York World-Telegram:
«Через сто лет какой-нибудь историк может предположить, по крайней мере в сноске, что падение престижа нацистов началось с левого хука, нанесённого бывшим необразованным рабочим, который никогда не изучал политику Невилла Чемберлена и не имел никакого мнения о ситуации в Чехословакии».
В общинах чернокожих по всей стране люди праздновали как никогда раньше. В Гарлеме самодельные оркестры появлялись на порогах домов и под уличными фонарями. Автор Ричард Райт описал эту сцену как:
«Сто тысяч чернокожих выскакивая из пивных, квартир, ресторанов, заполнили улицы и тротуары, как река Миссисипи, разливающаяся во время наводнения. Обратив лица к ночному небу, они наполнили лёгкие воздухом и испустили крик радости, который, казалось, исходил от неисчислимых запасов силы».
На Юге празднования принимали иную форму. В Ла-Файетте, штат Алабама, где родился Луис, группа чернокожих жителей собралась в местном ресторане, чтобы послушать бой. По сообщению Pittsburgh Courier:
«Когда бой закончился, быстро и внезапно они обменялись рукопожатием, обнялись, вышли и разошлись по своим домам, время от времени крича, на темных улицах».
Точно также чернокожие соседи Джимми Картера сдерживали свой энтузиазм.
«Обычаи Юга преобладали», - сказал Картер много лет спустя. «Чёрные слушатели не издавали ни звука. Ничего такого. Просто абсолютная тишина после победы Луиса, а потом они перешли железнодорожные пути, в паре сотен ярдов и разразился ад. Они праздновали всю ночь до раннего утра, почти дневного света, показывая, что они гордятся Джо Луисом».
Страна по-прежнему оставалась разделена. И Гитлер, конечно же, продолжил свой маниакальный марш к мировой власти. Но этого нельзя отрицать: в ночь на 22 июня 1938 года, когда погас свет на стадионе Янки, когда радиостанции замолчали, когда радостные возгласы Гарлема стали отдалённым эхом, Джо Луис больше не был «чёрным чемпионом».
Он стал Американским чемпионом.