«Мои произведения - ничто. Мой бокс - это всё».
Так сказал единственный и неповторимый Эрнест Хемингуэй, один из самых известных писателей двадцатого века. Литературный титан. Знаменитость. Пьяница. Бабник. Охотник. Хемингуэй был человеком, который занимался многим, помимо творческой деятельности. И, безусловно, бокс являлся одной из сфер, в которых он с неподдельным рвением пытался добиться успеха. Хотя он вовсе не являлся в этом профессионалом, Хемингуэй, безусловно, любил бокс, в том числе любил зашнуровав перчатки подняться на ринг.
Некоторые из наиболее известных рассказов Хемингуэя посвящены боксу и боксёрам: «Убийцы», «Пятьдесят грандов» и «Боец» быстро приходят на ум. Каждая из названных работ в той или иной степени связана со сладкой наукой. Кроме того, классический роман Хемингуэя «И восходит солнце» буквально начинается с описания боксёрского прошлого Роберта Кона, одного из центральных персонажей произведения. Не заблуждайтесь, "Папа", как порой называли Хемингуэя, действительно был одержим боксом. Однако одержимость не обязательно подразумевает умение.
Хотя Хемингуэй был отважен (задокументированные факты храбрости на поле боя однозначно свидетельствуют об этом) он не был Джином Танни, когда оказывался в квадрате ринга. Навыки Хемингуэя как бойца, возможно, более подошли бы для драки в баре, но уличные бои не то же самое, что благородное искусство бокса. Несмотря на то, что Хемингуэй был сильным и агрессивным, он также был неповоротлив и постоянно оставлял себя в ринге открытой мишенью. Однако, следует отдать ему должное, Хемингуэй упорствовал стремясь добиться успехов в боксе, несмотря на свою ограниченность. Но, как и в деле написания художественных произведений, в спорте сердце и решимость сами по себе не заведут далеко. В конце концов, дарование либо есть, либо его нет.
И тут в нашем повествовании появляется некто Ф. Скотт Фицджеральд. Да, да, тот самый Фицджеральд, который прославил себя как автор «Великого Гэтсби». Скотт, как его звали близкие друзья, жил в Париже в то же время, что и Хемингуэй и у них сложилась одна из самых необычных дружб в истории литературы. Фицджеральд уже являлся автором бестселлеров, когда познакомился с Хемингуэем, в то время как Эрнест, будучи на четыре года его младше, испытывал определённые сложности. И всё же Скотт уважал Хемингуэя, который был очень не похож на большинство дегенеративных эмигрантов, населявших Париж в то время.
Открытый, мужественный и общительный молодой ветеран Первой мировой войны, Хемингуэй, который был тяжело ранен в бою, когда служил водителем скорой помощи в Италии приковывал к себе всеобщее внимание где бы он ни оказывался.
Эрнест Хемингуэй и Ф. Скотт Фицджеральд
Хемингуэй был не только способен перепить даже самых диких представителей так называемой богемной когорты «потерянного поколения», он занимался такими видами деятельности, как охота и бокс, к которым с опаской относились его сверстники, что показывало их мягкими на его фоне. Как и многие другие, Фицджеральд восхищался героями. При этом, в отличие от большинства людей, стремившихся присоединиться к растущему культу Хемингуэя, Фицджеральд был по меньшей мере равным ему как писатель.
В то время как Хемингуэй находился на грани превращения в литературного тяжеловеса, Фицджеральд уже добился в истеблишменте завидного успеха и признания. А учитывая, что в основе гипермужественности Хемингуэя лежала хрупкость, любая угроза его превосходству была способна создать проблемы. И молодой автор пытался заявить о себе, противопоставляя себя Фицджеральду и бросая ему вызов. Несмотря на то, что Скотт, как и многие другие, в целом принимал это, подобная «химия» может привести к возгоранию, и, как сообщается, полыхнуло в один особенно жаркий полдень 1929 года.
Со временем Хемингуэй перерос Фицджеральда как творец. Мало того, что его первый опубликованный роман «И восходит солнце» потряс мир литературы, уже следующее произведение «Прощай, оружие» было признано шедевром военной фантастики. Однако напомним: Хемингуэй не являлся выдающимся боксёром. И, при этом, он совершенствовался в ринге в ходе спаррингов с канадским писателем Морли Каллаганом, являвшимся по-настоящему опытным бойцом.
В тот день 1929 года о котором идёт речь Фицджеральд, как сообщается, присутствовал на поединке между ними в качестве хронометриста и, по-видимому, позволил раунду спарринга Хемингуэя с Каллаганом продолжаться на минуту дольше положенного. И за эти дополнительные шестьдесят секунд Каллаган отправил Эрнеста на канвас. Для такого азартного человека, как Хемингуэй, несколько чрезмерной продолжительности раунда оказадось достаточно для появления возмущения и подозрений. Во всеуслышанье обвинив Фицджеральда в желании увидеть его избитым Каллаганом, Хемингуэй, как он, часто, делал, обострил ситуацию.
Эрнест Хемингуэй
Говорили, что позже Хемингуэй совершенно нелепо утверждал, что Фицджеральд позволил раунду продолжаться едва ли не десять минут. Свидетельство Каллагана об этом инциденте в его автобиографии, написанной после смерти Фицджеральда подняло историю до уровня литературных легенд. Интересно, что Фицджеральд, как говорят, никогда не публиковал ни слова о поединке. Возможно, ему было стыдно, но более вероятно, что этот инцидент вскоре был забыт, а по прошествии времени, когда детали стёрлись из памяти, в сознании каждого участника событий остались разные версии случившегося. Несмотря на всё происшедшее, переписка Хемингуэя с Фицджеральдом после этих событий оставалась тёплой и дружественной.
Если в этой истории есть мораль, то она в том, что в боксе сложно избежать споров.