Санчес с тараканами
Вскоре после нашего разговора Эгис нашел мне мексиканского тренера Эдди Санчеса, который сам не так давно закончил боксерскую карьеру. Этот Санчес проводил довольно интересные и интенсивные тренировки, на которых я сильно выкладывался и уставал. Однако Эдди не понимал, как надо распределять нагрузку во время тренировочного процесса, когда надо боксера нагружать и как. Когда давать силовые нагрузки, когда скоростные. Этого он тоже не вкуривал. Так что многое опять пришлось регулировать самому. Тем не менее я стал тренироваться в этом зале, так как других вариантов все равно не было.
Но с Санчесом были другие проблемы. Когда Эгис его только нашел, он мне сказал: «Эдди будет тебя тренировать, и пока он поселит тебя к своему знакомому. Потом он найдет тебе хорошую комнату, где ты будешь жить. Все будет нормально».
И вот у его мексиканского знакомого я прожил не один день, не неделю, а три месяца.
Порой ночами по мне ползали тараканы. Я ничего не преувеличиваю, так и было, я этих тараканов на себе ночами ощущал неоднократно, а днем я их видел.
Жил я там практически один. Дружок Санчеса возвращался после работы только в семь-восемь вечера, а утром уходил так рано, что я его и не видел.
Эгис сказал мне, что давал тысячу долларов тренеру мне на питание и проживание. Однако в день я получал на еду от 5 до 10 долларов. И то через день, через два. И на эти деньги мне приходилось как-то выживать, а тренер говорил, что остальные деньги уходили на бензин и все остальное. Я, конечно, понимал, что деньги тратились Санчесом не по назначению, но поговорить об этом не мог, так как не знал английского, и по сути требовать тоже не мог, ведь я был гостем в этой стране.
Эгису я ничего не говорил о том, где и в каких условиях я обитаю. Я хотел как-нибудь при случае затянуть его туда и показать, как я живу, чтобы посмотреть на его реакцию и понять, знает он об этом или не знает. И вот, когда я снова боксировал на Playboy Mansion, Эгис приехал, и я позвал его к себе домой попить чаю, но он тогда не смог приехать из-за отсутствия свободного времени, так что он остался в безвестности о моих условиях пребывания.
Однако со временем я сам поймал Санчеса на том, что выделенные ему Эгисом деньги уходили не по назначению. Один раз мы приехали с ним на очередной медицинский осмотр. Достал деньги, чтобы заплатить за прием, и положил их на стойку администратору. Мне ответили, что тут уже все оплачено. То есть Эгис заранее on-line все оплатил. Эдди взял эти деньги себе, так как находился ближе к администратору, и спокойно положил их в карман. Я, разумеется, не оставил это без внимания.
Когда я закончил с медосмотром, Санчес довез меня до моего клоповника. Приехали, он мне говорит: «Bye-bye», - а я ему в ответ: «Ты денежки-то давай назад!» Он тут же: «Ах да, забыл!» И я подумал: «Вот ты, крыса!»
В конечном счете это и отвернуло меня от него. Но, кстати, к моему десятому поединку, с довольно известным боксером Дарнеллом Буном, сыгравшему в моей карьере серьезную роль, все-таки подготовил меня именно Эдди Санчес.
Голодный бой
Тот бой я не забуду никогда. Хотя бы потому, что провел я его из рук вон плохо. Для этого была куча причин, но в них как раз Санчес не был виноват.
Первая причина: о Дарнелле Буне, с которым я должен был провести восьмираундовый бой, я толком ничего не знал. И даже не пытался узнать. Я и по сей день не люблю изучать соперника, для меня это лишнее занятие. Про Буна я знал только его рекорд - 17 побед, 15 поражений, 3 ничьих. Никакого почтения он мне не внушил. У меня во всех девяти боях до него были победы нокаутом в первом-втором раундах. Я подумал: «15 поражений? Снова мешок». Как потом выяснилось, я сильно недооценил Буна.
Вторая причина: незадолго до этого я ездил домой в Челябинск, где на улице сильно повредил руку, которая потом долго меня беспокоила. Наконец, третья причина: большую роль в этом бою сыграло то, что я вышел на него абсолютно голодным.
Получилось это так. Накануне боя, который проходил в Атланте, штат Джорджия, я взвесился, а для взвешивания мне тогда приходилось гонять по 5-6 кг. После взвешивания мы пошли ужинать, утром легко позавтракали. Жили мы в гостинице за городом, откуда до города можно было добраться только на машине. Поэтому пообедать я собирался в гостиничном ресторане. И вот спускаюсь я туда в два часа, а там - бац, ресторан закрыт до четырех часов.
Я думаю: ни фига себе! Позвонил Эгису, он не ответил. Судя по всему, спал. Эгис только прилетел откуда-то, из Японии, кажется, где был занят по своей основной работе, которая нас всех кормила. Летел долго, через океан, устал. Я все это понимал и зла на него не держал.
Так, я вместо обеда попил воды и решил пойти поваляться, пока есть свободное время, а с Эгисом и всей командой мы еще на завтраке договорились встретиться в пять часов и поужинать перед выездом на бои. Встретились мы, поехали в ресторан. С нами, как всегда, был Дон Тернер, с которым я продолжал работать, но уже не как с тренером, а в несколько другом качестве. Дон всегда следил за тем, что мы едим, как мы едим и сколько мы едим. Сидя с ним за одним столом, было очень трудно есть то, что ты хочешь и сколько ты хочешь. Он глазами все считал и взвешивал. И я, весь на обломах, съел совсем немного, кусочек куриной грудки и листья салата. Поел чего-то - и ладно, ведь скоро боксировать. По программе я должен был выступать во второй паре, так что, думал, особо проголодаться не успею, до боя хватит.
Однако, когда мы уже приехали в зал, спустя час нам сказали, что запланированный главный бой вечера слетел, так как что-то там случилось с одним из боксеров. А раз Дарнелл Бун - местный, из Атланты, было принято решение сделать наш бой не вторым, а главным боем вечера! Таким образом, наш бой перенесли на самый конец боксерского вечера. Есть уже было некогда да и поздно, потому что сообщили нам об изменениях часа за два до боя. Сам бой у нас прошел в половине одиннадцатого, то есть на три часа позже, чем планировался изначально. В итоге за час до выхода на ринг я проголодался так, что уже о бое и думать не мог. Даже попросил Эгиса привезти что-нибудь перекусить. Эгис съездил в ближайший магазин. Привез бананы и яблоки. Я съел пол-яблока, половину банана и на этом остановился, так как перед боем много есть нельзя - будет бока колоть, как обычно это у меня бывало. А для меня каждый бой важный, осечек быть не должно.
И вот в таком состоянии, с больной рукой, голодный и не отдающий себе отчета в том, с каким соперником мне предстоит драться, я вышел на восьмираундовый бой. Четыре раунда я провел нормально. В пятом раунде уже начал уставать и ошибаться, промахиваться. В шестом я уже устал так, как никогда в жизни не уставал. Дышал тяжело. После этого шестого раунда я сел в своем углу, и у меня отключилась память. Я не помню седьмой раунд, я не помню восьмой раунд, я не помню, как мне руку поднимали.
Я не помню ничего от одного определенного момента до другого. Я стал приходить в сознание, когда шел с Эгисом по коридору в раздевалку. Мы шли, разговаривали, но было ощущение, что все происходит в густом тумане. Все тянется непонятно долго и как будто кругом что-то гудит. Постепенно я стал выходить из тумана и наконец спросил Эгиса: «Что случилось? Мы бой выиграли?» Он мне ответил: «Ты что, прикалывешься?» А потом: «Ты хоть знаешь, как тебя зовут?»
Он начал надо мной подшучивать. Потом мне стало понятно, почему он шутит со мной. В седьмом раунде я побывал в нокдауне. Как мне рассказали, я упал от шального правого, мне стали отсчитывать нокдаун, я встал, и, как только рефери закончил счет, прозвучал гонг. Шатаясь, я пришел к себе в угол, сел, секунданты вылили на меня пару бутылок ледяной воды, привели меня в чувства, после чего восьмой раунд я отбоксировал, не помня как.
Но это все я знаю с чужих слов. Сам я между тем, как сел в углу после шестого раунда, и моментом, когда уже шел по коридору с Эгисом, ничего не помню.
И вот после этого боя к нам пришло понимание того, что надо что-то кардинально менять. В результате я попал в тренировочный лагерь Биг Бер Лэйк (Big Bear Lake), где по сей день тренируется Геннадий Головкин[1], который приблизительно тогда же завоевал свой первый чемпионский титул - WBA в весе до 72,6 кг. То, что я попал в Биг Бер, было на тот момент хорошо, правда, как вскоре выяснилось, не столько благодаря Санчесу, сколько благодаря Гене Головкину, однако счет моего пребывания в Америке на тот момент пошел уже на годы, за которые я толком ничего серьезного не добился, а тут еще произошла трагедия, которая вообще все в моей жизни перевернула.
Смерть Романа Симакова
После отъезда в Америку я долгое время не проводил боев в России за одним-единственным исключением. В декабре 2010 года отбоксировал в Екатеринбурге. Это был шестираундовый поединок с Кареном Аветисяном, который я выиграл по очкам.
На тот поединок я вышел с определенными проблемами. Получилось это так.
Отбоксировав в Чикаго со своим одиннадцатым противником, Далласом Варгасом, которого я нокаутировал во втором раунде, я полетел в родной Челябинск в отпуск, где не был целый год. Естественно, я там вообще не тренировался. Когда я провел в России уже две недели, мне позвонил Эгис и в ходе разговора предложил мне провести бой в Екатеринбурге. В ответ я только спросил, сможет ли Эгис прислать мне немного денег на подготовку. Когда он согласился, мой ответ, положительный, разумеется, не заставил себя долго ждать.
Я приступил к подготовке к бою, до которого оставалось две недели. Потренироваться перед этим боем должным образом я, естественно, не смог, так как, прилетев в Россию, я, честно говоря, вел весьма разгульную жизнь.
Выйдя в назначенный день в ринг против Аветисяна, я в первом же раунде от неловкого уклона в момент удара Карена каким-то образом повредил себе межреберную мышцу. Ощущение было такое, будто у меня сломалось ребро. И эта травма, полученная уже в бою, наложилась на более давнюю травму руки, которая у меня была разбита раньше и не давала мне покоя уже долгое время.
При каждом уклоне влево я чувствовал, будто сломанное ребро упиралось во внутренние органы, что вызывало очень неприятные ощущения. Кроме того, я опасался, что сломанное ребро может проткнуть один из органов. Чувство не из приятных. Таким образом, эти две травмы мешали мне выбрасывать удары и до крайности сужали мой арсенал. Я остался с двумя ударами: левым прямым и левым сбоку. Но отказываться от продолжения боя было не в моих правилах. С этими двумя ударами я и выиграл тот бой.
Я поразился стойкости и воле к победе Карена Аветисяна, потому что на его правой половине лица не оставалось живого места, но он все равно продолжал бой и достоял до конца. Так в моем послужном списке появилась вторая победа по очкам.
После того боя я вернулся в Америку и возобновил тренировки. Провел еще несколько боев. И в сентябре 2011 года, когда я тренировался в лагере Биг Бер, мне вдруг позвонил Эгис и сказал: «Герман Титов из Екатеринбурга, промоутер Романа Симакова, предлагает тебе бой с ним за титул WBC Pacific».
Я, конечно же, сразу согласился. Во-первых, хотел снова съездить домой. Во-вторых, мне хотелось завоевать какой-нибудь титул. За пару месяцев до этого звонка я уже завоевал титул NABA, нокаутировав во втором раунде кенийца Дугласа Отиено, но этого пояса у меня на руках не было, поэтому я как бы и не ощущал, что он у меня есть.
Дело в том, что я подарил пояс NABA Эгису за то, что он своими силами и на свои средства организовал мне бой с Дугласом Отиено. Я хотел, чтобы он почувствовал, что это наша общая победа. Эта мысль пришла мне в голову, когда я был в номере отеля и положил пояс на кровать. Я подумал: «Ведь это не тот пояс, который мне нужен. Мне нужен пояс чемпиона мира, а этот пояс я подарю Эгису». Хотелось его поблагодарить таким образом и воодушевить на продолжение работы над моей карьерой.
«Ведь это не тот пояс, который мне нужен. Мне нужен пояс чемпиона мира, а этот пояс я подарю Эгису».
Приняв душ, я спустился в ресторан на ужин со своей командой, а перед этим надел на себя этот пояс NABA, красивый, кстати, из черной кожи, с куском железа, покрытым металлом золотого цвета. А поверх надел футболку, чтобы пояса не было видно. Потом, посреди ужина, я встал, чтобы произнести тост, и после того, как сказал слова благодарности, снял с себя пояс и вручил его Эгису, сказав, что это за то, что он в меня поверил и делает все возможное для того, чтобы я стал чемпионом мира. Эгис был очень растроган. Да что там! Все были тронуты в этот момент. Хлопали и поздравляли Эгиса даже те, кто сидел за другими столиками ресторана.
Перед этим боем с Отиено там случилась еще одна история, за которую мне нужно было поблагодарить Эгиса.
Жизнь в горном Биг Бере была скучна и однообразна, кроме тренировок, заняться было нечем. Часто, чтобы убить время, я просто катался на велосипеде по окрестностям города. И вот как-то ко мне туда приехала жена Наталья. Это был настоящий праздник. Эгис снял нам отдельный домик неподалеку от зала, где я тренировался. Чтобы развеяться и отвлечься от тренировочных будней, при любом удобном случае на своем «Фольксвагене Джетта», который Эгис взял мне в лизинг, мы ездили к своим друзьям в город Торренс, что находится в 180 км от Биг Бера, у океана. Это было здорово. Но в тот приезд Натальи со мной приключилась одна своеобразная история, которую к числу приятных не отнесешь. Зато научила она меня многому.
Вместе с нами в зале тогда тренировался боксер Урбано Антийон. Он готовился к бою с Брэндоном Риосом за титул WBA в легком весе. В день боя мы, естественно, всей командой поехали в зал Stub Hub Arena, где он проходил, поболеть за Антийона. Арена эта находилась от нас в двух с половиной часах езды на машине. За титул боксировал наш боевой товарищ, и для нас это был очередной праздник бокса. Правда, закончился он так себе. Риос нокаутировал Антийона в третьем раунде.
В этот вечер со мной произошло еще одно событие. Я нашел айфон, о котором мог только мечтать в то время. Произошло это так. Я приехал на арену и там прошел через рамку металлоискателя, перед этим положив все свои вещи, ключи, мобильник и все такое, в специальную коробочку. Прошел, и мне отдают не одну коробочку, а две. В первой лежали мои вещи, а во второй - этот айфон. Ну, я посмотрел вперед - никого. Назад - тоже никого. Хозяин ушел. Отдавать некому. И я решил, что мне просто фартануло. Этот айфон сам пришел ко мне в руки, значит, он мой. Я его отключил, положил в карман и пошел дальше.
Я радовался этому телефону, как ребенок радуется первой игровой приставке. Но когда я вернулся домой, я включил его. Через пару дней утром ко мне в дом приехали полицейские и «приняли» меня за этот телефон. Я и понятия не имел, что у телефонов там есть какая-то навигационная система, с помощью которой можно найти их местоположение.
Незнание английского не позволило мне объяснить, откуда он у меня взялся. Полицейские решили выяснить все в полицейском участке и арестовали меня. Все это произошло за две недели до боя за пояс чемпиона Америки по версии WBA с Дугласом Отиено. В участок меня доставили в тренировочных вещах, так как пришел домой с тренировки за 5 минут до приезда полицейских. Единственное, что я успел сделать до того, как меня увезли, это подняться на второй этаж и крикнуть Наталье, что меня арестовали и увозят в участок.
Это все так нелепо выглядело, что за телефон на тебя надевают наручники и сажают в машину с решетками, как особо опасного преступника.
В полицейском участке мне позволили сделать один звонок, и, естественно, я позвонил тренеру. Уж очень я надеялся на благополучный исход и верил в то, что меня вскоре отпустят из-за этого недоразумения, а Эгис обо все этом и не узнает. На тот момент я еще не осознавал, во что я влип.
Тренер, конечно, позвонил Эгису и сказал, что у меня неприятности. Эгис созвонился с Натальей, и она ему все объяснила.
Теперь для всех стояла задача вытащить меня из камеры как можно скорее, чтобы я смог продолжить подготовку к намеченному бою.
Через четыре дня меня отпустили до суда, так как нарушение закона по этой статье оказалось незначительным. Но этих четырех дней мне вполне хватило, чтобы многое осмыслить и в полной мере осознать, что Америка с ее законами - это далеко не Россия и что попасть здесь за решетку можно даже за то, что справишь нужду в неположенном месте. Им абсолютно без разницы, кто ты такой и какие у тебя связи. Закон есть закон.
Америка - страна мигрантов, и кого там только нет, в этой тюрьме. И у всех свои понятия и национальные особенности, свои устои и порядки. И вообще Америка - это страна возможностей, где время очень ценно, чтобы прожигать его впустую.
Этих четырех дней мне вполне хватило, чтобы многое осмыслить и в полной мере осознать, что Америка с ее законами - это далеко не Россия и что попасть здесь за решетку можно даже за то, что справишь нужду в неположенном месте.
Изолятор, где я пробыл первые два дня, представлял собой маленькую камеру, примерно три на два метра, с четырьмя шконарями. К вечеру, все шконки были заняты. Через два дня нас рано утром экипировали наручниками и кандалами, прицепив всех четырех друг к другу цепями, посадили в воронок и увезли уже на зону. Когда привезли на зону, мы переоделись в оранжевую робу заключенных. После чего нас всех вновь прибывших, а было человек 50, построили в ряд и посчитали. После завели в камеру-распределитель, назову ее так. Там до того момента, пока каждому задержанному не определят режим содержания, согласно статье, по которой его задержали, уже находилось человек 25-30. В этой камере находились самые разные преступники, совершившие разного рода преступления. Там надо было как-то ориентироваться. Я же, не зная английского, попал словно в зоопарк, где никто меня не понимал и я тоже никого не понимал.
Там, в тюрьме, я вспомнил свою классную руководительницу в 107-й школе, которая, несмотря на мое желание изучать английский, запихнула меня в группу французского. Скорее всего, просто за то, что учился я без особого желания и по многим предметам отставал. И вот сейчас я хочу посоветовать всем, кто читает эту книгу, чтобы вы изучали английский язык, хотя бы в минимальном объеме школьной программы, независимо от того, нравится он вам или нет. Английский знают во всем мире. И где бы я ни был, а за свою спортивную жизнь я много где уже побывал, английский понимают везде, и он может пригодиться в самый неожиданный момент, как это случилось со мной.
После победы над Околой у меня был только один бой с неким Гровером Янгом, который, считай, не состоялся, так как этот Янг якобы получил травму во втором раунде. И вот тут и пришло предложение провести бой с Симаковым. В первый момент оно меня несколько насторожило. Драться предстояло в Екатеринбурге, на их территории, и у меня даже возникло подозрение, не хотят ли меня «слить». Но потом я подумал: пусть попробуют. Приеду в хорошей форме, готов буду на сто процентов. Кто меня в таком виде сольет? За…утся!
Бой с Симаковым был назначен на 5 декабря, а на дворе еще стоял только конец сентября. Времени на подготовку было достаточно, больше двух месяцев. Весь октябрь я прозанимался ОФП в Биг Бере. А потом за месяц до боя отправился в Челябинск. Абель Санчес еще не хотел меня туда так рано отпускать, говорил: мы полетим за десять дней. Я сказал, что этого времени мне мало для акклиматизации и я полечу туда раньше. К тому же у меня там есть тоже хорошие спарринг-партнеры, которым и платить не надо. В общем, настоял на том, что мне надо ехать как минимум за месяц до боя. В результате я очень хорошо подготовился к тому поединку, а потом случилось то, что случилось.
Бой с Романом Симаковым проходил в ДИВСе (Дворце игровых видов спорта) в Екатеринбурге. Как я его помню, бой получился односторонним. Я полностью держал его под своим контролем. У меня все получалось. Попадал сильными и жесткими ударами. А в середине третьего раунда у меня в голове возник вопрос к Роману: зачем ты все это терпишь?
Откажись продолжать бой! У меня уже руки болели его бить, а он все терпел. Я как бы внутри себя обращался к нему: сдайся, Рома, я все равно выиграю, я не отдам тебе победу.
Мне она нужнее! Сказать ему это на самом деле было бы глупо. Боксер просто так ни от чего не откажется.
И вот Роман, несмотря на все пропущенные удары, несмотря на боль, которую он наверняка испытывал, сражался до конца. В шестом раунде он попал в тяжелый нокдаун, рефери Виктор Панин отсчитал его, но, уверенно встав на ноги, Роман продолжил бой.
В седьмом раунде я попал Роману в область локтя или предплечья, и он неожиданно упал. Мне это его падение показалось странным, а когда вынесли носилки, я понял, что тут что-то не то. Теперь было совершенно ясно, что он упал не от последнего удара, а по какой-то другой причине.
Вот еще что. Не знаю, как история, которую я сейчас расскажу, связана с боем с Романом Симаковым, но тогда я ее вспомнил. Произошла она за много лет до этого боя, когда мне было 14 лет. Я тогда проснулся в нашей коммуналке в своей комнате посреди ночи, где-то в половине третьего, от шума и криков в квартире. Смотрю: горит свет, и прямо у своей кровати вижу, как какой-то неизвестный мне мужик избивает пацана из компании моей сестры. Бил, сука, зверски: кулаками, ногами, держал за волосы и бил. Я был в таком ужасе, что и слова вставить не мог и уж тем более что-то предпринять: кто это, зачем и за что он его бьет, и еще посреди ночи у меня в комнате? Я сам зажался в угол, где спал мой младший брат, и думал: что мне делать-то? Слава богу, братишка спал крепко и не проснулся от этого беспредела.
Оба этих парня, и тот, кто бил, и тот, кого били, были гораздо старше меня, взрослые, лет по 18-19, и они еще что-то говорили при этом - о каких-то деньгах. Мне было жалко того пацана, которого бил незнакомый мне мужик, но под рукой ничего не было, чтобы остановить все это. Я просто сидел и боялся сам попасть под раздачу.
Примерно через минуту зашла сестра и сказала мне со страхом на лице: «Сережа, ты спи! Все нормально!» А я даже не знаю, что тут произошло. Я только что проснулся!
Да и, может, там, в другой комнате, вообще кого-то убили! А она мне: «Сережа, спи!»
Да тут, б…, как бы самому в этот замес не попасть, а она мне: «Сережа, ты спи!» Порой действия и образ жизни моей сестры меня убивали наповал, и поэтому мы временами с ней дрались. У нас часто были с ней стычки, и она в итоге всегда жаловалась маме и лила реки слез.
Эта история нанесла мне сильный психологический удар. Какое-то время мне просто было трудно с этим жить.
Я всегда ругался с сестрой, что она не с теми ребятами связалась. Они то воровали, то грабили кого-то на улице ночами. Я сам рос вокруг этого всего, но старался держаться подальше. Правда, иногда тоже принимал участие в квартирных кражах. Но и для меня это был перебор. Моя сестра, девушка, не должна была допускать того, чтобы кого-то зверски избивали в моей комнате, тем более посреди ночи, когда мы с братом спали.
Тогда вообще вещи творились интересные. Как-то, то ли незадолго до этой истории, то ли вскоре после нее, прихожу домой и вижу - стоят четыре или пять больших баулов. Я открыл один - в нем кроссовки Pro Shot, другой баул открываю - там костюмы спортивные. Я стоял и думал: откуда все это богатство, чье оно? И, как наивный мальчик, верил в то, что хоть пара кроссовок и костюм мне перепадут каким-нибудь образом. Потом выяснилось, что друзья моей сестры, старшеки, вставили каких-то барыг, которые торговали этим всем барахлом на «Зеленом рынке». Даже не знаю, то ли ограбили, то ли украли из камеры хранения.
В то время у нас в районе были бум и большая мода на кроссовки среди пацанов. Мы менялись ими друг с другом почти не глядя и стремились разными способами заиметь последние модели тех лет.
Когда мои кроссы износились, следующие уже купила мама - на которые потратила всю свою зарплату. Вы можете себе представить? Всю свою месячную зарплату! Мне было тогда 15 лет, и мозгов еще, естественно, не хватало.
Сейчас мне так стыдно за это: что мама месяц работала кондуктором в троллейбусе, получила зарплату и всю ее отдала за мои гребаные кроссовки.
Мне тогда было без разницы, что у нас холодильник пустой, а помимо меня есть еще сестра и младший брат. Я даже помню цену этих кроссовок, это были Reebok за 510 рублей. Мама заработала в месяц 550 рублей, и я, сволочь, соизволил натянуть на себя кроссовки за всю ее зарплату. Страшно подумать, на какие жертвы она пошла только для того, чтобы сделать мне что-то приятное. Теперь я пытаюсь ей это возместить.
И вот когда я боксировал с Ромой Симаковым… Не скажу, чтобы я прямо вспоминал ту историю, но что-то в голове звякнуло.
Это было так похоже на то, как тогда в моей комнате один парень посреди ночи избивал другого. Роме от меня прилетали сильнейшие удары, а он все стоял, все стоял…
Наверное, я вспомнил еще этот случай, потому что у Ромы, как и у того парня, которого я уже и забыл как звали, кровь из носа шла ручьем. Тот пацан потом попал в больницу, но ничего страшного с ним не случилось, остался при жизни. Позже я его опять увидел, когда ему уже года 23-24 было. Опять там с него какие-то деньги требовали, но это уже были их взрослые дела, в которые я не вникал.
Когда я вспоминаю тот бой с Ромой, я часто думаю вот о чем. Я кем тогда был для всех, кто организовал боксерский вечер в Екатеринбурге? Сергеем Ковалевым, боксером, который выступал в Америке, где одерживал одни победы, и вот приехал к ним и показал классную драку. И они все засмотрелись на нее. Просто засмотрелись. И рефери, и секунданты. Какие надежды они там могли питать? На что?
Бой был совершенно односторонний, но никто его не останавливал.
А мне что было делать? Я боксировал. Не мог же я своему оппоненту или рефери сказать: «Слышь? Хорош! Пора останавливать бой». Никто бы меня и не послушал, если бы я и сказал, а я и не говорил. Но желание такое у меня было.
Не знаю, что случилось с Романом, но, видимо, где-то у него что-то было тонко. А где тонко, там всегда рвется. Потом уже, немного позже, когда говорили о гибели Романа, до меня стали доходить слухи, что, когда он работал в Германии спарринг-партнером у Артура Абрахама и Роберта Штиглица, он пропускал много ударов, что потом и могло сказаться, и вообще были у него какие-то проблемы со здоровьем уже тогда. Короче говоря, сформировалась какая-то предрасположенность к вот такому финалу. Конечно, я себя как-то этим успокаивал.
Слухи разные ходили, что он еще далеко не сразу в больницу попал. Из ДИВСа его увезли только минут через 20-30. Почему-то раньше увезти его не смогли. Привезли в одну больницу, а там говорят: «Зачем его к нам привезли? Везите в другую». Повезли в другую. Там тоже почему-то не приняли. То есть его долго возили по городу. Приняли, кажется, только в третью больницу. Наверное, это тоже сыграло какую-то роль в его гибели. Не оказали своевременную помощь. Где-то не было оборудования, где-то - специалиста. Не буду ничего утверждать, но слухи такие ходили. Когда его наконец приняли - там уже часа два прошло. Может быть, не успели вовремя прооперировать. Роман впал в кому.
Когда я узнал, что Роман в больнице в коме, я сразу понял, что дело плохо. В чудеса я верю редко.
К тому же опыт кое-какой на этот счет был. Знакомые после аварий впадали в кому, там почти всегда все печально заканчивалось. Только один вышел из комы на сороковой день. Так что я знал, что шансов выжить у Романа очень мало.
Но это я сейчас так говорю. А тогда мы вместе с моей женой Натальей пошли в церковь, поставили свечку за здравие, помолились за то, чтобы он выкарабкался, выздоровел, вернулся к жизни и жил долго и счастливо. Я ждал и надеялся.
Все понимал, но все равно ждал какого-то хорошего звонка, ждал, что мне позвонят и скажут, что Роман пришел в себя, начинает выкарабкиваться, что все будет хорошо.
Но ничего хорошего я не дождался. Позвонил Эгис и сказал, что Роман скончался. Тяжело было. Не знал, что делать. На пару дней совсем потерялся. Виноватым себя чувствовал в какой-то мере, хотя понимал, что не сделал ничего такого, что могло повлечь за собой такой исход. Я ведь просто боксировал, как и все бои до этого. И все равно чувствовал себя виноватым.
Как-то пришел в себя, но бесследно такие вещи, конечно, не проходят. Потом, в первых боях, нередко боялся бить, чтобы чего не вышло. Опасался и того, что и со мной такое когда-то может случиться, хотя я бы, конечно, не позволил себя до такого довести. Думаю, еще не родился тот боец, который мог бы меня так побить. С другой стороны, все может решить один удар, от которого ты даже боли не почувствуешь. Должен признать, что на время в меня вселился какой-то страх. Я понял, что любой мог оказаться на месте Романа.
После боя с Симаковым я замкнулся в себе.
После боя с Симаковым я замкнулся в себе. Перестал ходить на тренировки. Но мне звонили друзья, знакомые, говорили слова поддержки. Помогали мне здраво, с холодной головой оценить ситуацию, в которой я оказался. До меня доходило то, что говорили обо мне родители Романа. Я так понял, что они считали меня убийцей, но я ведь делал в ринге ровно то, что делал и сам Роман. Мы были в одинаковых условиях. Никакого железа или чего-то подобного в перчатки я не клал, как, кажется, кто-то из его родных говорил. Это невозможно, да и не тот я человек, чтобы такой грязью заниматься. Я честный в бою. Но я их понимаю. Они потеряли самое дорогое, что у них в жизни было, своего ребенка, своего сына, и винили в этом меня. А кого еще они могли винить? Это же так естественно. Это было на поверхности, а лезть вглубь у них сил не было. Не мне их судить. Ни за это, ни за что-то еще.
Я так понял, что они считали меня убийцей, но я ведь делал в ринге ровно то, что делал и сам Роман. Мы были в одинаковых условиях.
Но все люди меня поддерживали. Их звонки сыграли очень большую роль в том, что я вышел из того потерянного состояния, в котором так долго находился. Месяца через полтора после смерти Романа я принял окончательное решение продолжить боксировать, потому что, оглянувшись назад, я понял, что ничего не умею, кроме как боксировать, а раз у Романа тоже были такие высокие цели, как стать чемпионом, то я решил, что это будет новым испытанием для меня, что теперь я должен боксировать не только за себя, но и за Романа. Я тогда дал себе слово, что ему, где бы он ни был там, на небесах, никогда не будет стыдно за меня. Это мой такой внутренний разговор с самим собой.
Я решил, что это будет новым испытанием для меня, что теперь я должен боксировать не только за себя, но и за Романа.
Катя Дува и первый гонорар
Итак, после всех сомнений и раздумий я принял решение продолжить свою боксерскую карьеру. Но я не хотел лететь в Америку. Зачем? Денег там не платят, а я тут уже, в России. Но бог все видит. Прошло около месяца, и мне позвонил Эгис и сказал: «Тобой заинтересовались. Нас, похоже, подпишут, и ты даже не поверишь кто! Этот промоутер - женщина». Я ему: «В смысле?» Тогда Эгис сказал, что ее зовут Кэти Дува, и стал рассказывать мне про ее компанию Main Events Promotions, про то, какие боксеры были с ней в контакте - Рэй Леонард[1], Эвандер Холифилд, Артуро Гатти[2], Заб Джуда[3] и другие. Это вселило в меня уверенность на ее счет, потому что речь шла действительно о легендарных боксерах. Так что, выслушав все это, я сказал: «Согласен! Я прилечу!»
Сейчас уже точно не помню, но, кажется, именно после звонка Эгиса мое решение продолжить выступать на ринге стало окончательным. Я тогда подумал, что это не случайно, что Эгис позвонил мне именно в такой момент.
Я подумал, что все это не просто так произошло, что Всевышний меня услышал и что это ответ на мои молитвы.
Я почувствовал, что должен принять решение, должен боксировать за себя и за Романа.
Эгис тогда сказал, что мне нужно приехать, чтобы обсудить контракт. Вот так в 2011 году я вернулся в Америку. Мы стали готовиться к подписанию контракта, обсуждать детали, но перед тем, как подписать контракт, Кэти Дува решила организовать для меня контрольный бой.
В качестве моего соперника предлагались разные кандидатуры. Сейчас уже всех не помню. Среди них точно были Денис Грачев и Исмаил Силлах, но тогда их команды отказались. С другими тоже были какие-то проблемы.
А время шло, я не боксировал уже пять месяцев, а перед этим проводил бои каждые два-три месяца, то есть у меня получился уже настоящий простой. Я думал: что делать, раз никто не хочет со мной боксировать? И вот ближе к маю звонит мне Эгис и говорит: «Ты не поверишь, кто твой следующий противник! Ты даже никогда не отгадаешь! Это Дарнелл Бун!» Я только и смог сказать: «Вот это да!»
Перед боем я познакомился с Кэти Дува, которая оказалась милой и приятной женщиной. Встретил бы ее в другом месте и при других обстоятельствах, даже не подумал бы, что она может быть промоутером боксеров мирового уровня. Но это я сейчас говорю, а тогда я на нее смотрел, как на спасителя.
Надеялся, что она откроет мне двери в тот бокс, о котором я мечтал, когда решил стать профессионалом в Америке.
Забегая вперед, скажу, что отношения у нас с ней сложились хорошие. Я называю ее Катей.
Итак, мне сделали второй бой с Дарнеллом Буном, который состоялся 1 июня 2012 года после семимесячного простоя. Но только теперь я был уже совсем другой, не такой, как когда мы встречались с ним в первый раз.
Настрой на второй бой с Буном был только один - победить досрочно.
В том числе и для того, чтобы как бы закрыть то, что было в первом, чтобы никто даже и не вспоминал об этом, чтобы это просто стерлось в памяти.
О втором бое с Буном рассказывать особо нечего. Он получился коротким и совсем для меня несложным. Но в первом раунде как-то потрясти Буна не получилось. Сам он выбрасывал свои очень опасные крюки, полусбоку-полусверху. Я успевал от них уворачиваться. Но в целом ничего особенного за весь первый раунд так и не случилось.
Второй раунд Бун начал с сумбурной атаки, и один из его крюков прилетел мне прямо в ухо, в результате чего порвал мне барабанную перепонку. Чувство очень неприятное, но терпимое. Будто тебя огрели по голове чем-то тяжелым, и после вспышки в глазах твой слух кардинально меняется. Появляется гул в ушах, и их буквально закладывает. За всю карьеру я такую травму получал уже не в первый раз, знал, что в панику впадать не стоит, и понимал, как нужно себя вести в этот момент.
В этом сумбуре я четко попал ему справа навстречу и увидел, что Бун «поплыл». В такой момент всегда важно остаться с холодной головой, нужно держать себя под контролем, не терять разум, не бросаться очертя голову. Нужно выбрать момент и найти открытое место, куда нанести сотрясающий противника удар.
Когда он только «поплыл», я подумал, что он притворяется. Сделал шаг назад, посмотрел - нет, действительно «плывет». Тогда я моментально приблизился к нему на свою ударную дистанцию и стал осыпать его большим количеством акцентированных ударов, пока рефери Стив Смогер не решил, что с него хватит. Смогер известен как жесткий рефери, который всегда дает добить соперника, и здесь он тоже дал мне возможность изрядно потрепать Буна, прежде чем вмешался.
Я считаю, что в этом бою закончил карьеру Буна. Сколько он потом ни дрался, все бои проигрывал. В том числе нокаутом[4]. Так было со многими моими противниками. После боев со мной они либо переходили в другую весовую категорию, либо начинали проигрывать все подряд, либо вообще больше не боксировали.
Когда бой закончился, я бросил взгляд в зал. Увидел, что все мои друзья улыбаются, радуются. Поймал взгляд Кэти Дува, она тоже улыбалась, я понял, что бой ей понравился, что я показал то, что все хотели увидеть, и что дела теперь у нас пойдут. Ну и я сам был собой доволен. Я помнил первый бой с Буном и видел, что я сильно прибавил за год, хотя, конечно, в первом бою все сложилось крайне неудачно, и их даже толком нельзя сравнивать.
Главным же результатом второго боя с Буном было то, что я достиг своей цели - мы подписали контракт с Кэти Дува, мои бои стали транслироваться на телевидении, и моя карьера пошла вверх.
Так, только через три года скитаний по Америке я достиг того, что, как я думал раньше, у меня будет сразу по приезду в Штаты.
Только за этот бой я получил свой первый официальный гонорар в Америке - 5 тысяч долларов. Я хочу обратить на это особое внимание. Это был мой 19-й бой на профессиональном ринге, где я к тому времени, не считая выезда в Россию, провел три года, и только теперь я получил свой ПЕРВЫЙ гонорар. Не знаю, смог бы я решиться на отъезд за океан, если бы заранее знал, что все будет именно так.
Но на мне висел долг. Моральный долг. Я не забыл, что обещал родителям Симакова отдать им свой первый гонорар. И что мне было теперь делать? Ну, отдал бы я им тогда эти 5 тысяч долларов. Это что, такая великая помощь? При этом у меня у самого не осталось бы денег на существование, и мне пришлось бы снова жить полностью за счет Эгиса. Я и так тогда в Америке будь здоров как жил, баловать себя не приходилось. Я даже попался на краже в магазине. Мне безумно стыдно за это, но это было.
Я считаю, что это должно было со мной произойти, и это тоже нужно рассказать.
Я хочу рассказать о себе таком, какой я есть, не лучше и не хуже. Я несу полную ответственность за все, что произошло со мной в жизни, и за это тоже.
Да, в те времена, когда мне было непросто в Америке, я часто воровал какую-то мелочь в магазине. Ну, там хлеб, паштет, шоколад, еще что-то такое. И однажды попался на своем любимом кокосовом печенье. Коробки с ним были наполовину пустые, ну, упаковка такая. Вот я и сделал из двух упаковок одну. Полную взял, а пустую положил на прилавке за продуктами. Видимо, отследили меня, так как делал это не впервые. Я уже оплатил все, а тут ко мне охранник обращается: «Эй, парень, вернись!» И предъявляет мне ту пустую коробку. Ну, не совсем пустую, штук 10 там осталось. Попросил меня предъявить документы и сказал, что в случае неповиновения он вызовет полицию. Они все данные у меня записали и отпустили. Печеньки эти стоили 5 долларов. Я им объяснил, что у меня реально денег не хватило. То есть хватило только на самые необходимые продукты, а вот на сладкое - уже нет. А так хотелось.
Никаких серьезных последствий у этой истории не было. Видимо, с пониманием отнеслись. Короче говоря, у меня тогда не было реальной возможности серьезно помочь семье Симакова. Эгис сразу после боя дал от лица всей нашей команды 10 тысяч долларов семье Романа. Но даже если бы я отдал эти 5 тысяч со своего первого гонорара - это была бы только пыль в глаза. Как будто я просто отделался, откупился по дешевке от своего обещания вместо того, чтобы помочь по-настоящему. Хотя для меня 5 тысяч долларов на тот момент были всем моим состоянием. Так что я эту помощь отложил на будущее, и к этому мы еще вернемся.
А пока я начал работать с Кэти Дува. Когда я сейчас вспоминаю то время, то часто думаю о том, какая все-таки интересная компания у нас тогда собралась: я, Эгис и Кэти. Мы все были людьми, которые в то время сидели на мели, каждый на своей. О себе и Эгисе я уже рассказал, а Кэти тогда тоже переживала тяжелый момент. У нее в течение долгого времени не было сильного боксера, бои которого показывали бы по каналу HBO[5]. И вот именно тогда мы собрались вместе, дополнили друг друга и вместе поднялись на уровень элиты мирового бокса.
Когда я начал работать с Кэти Дува, у меня совершенно изменилась мотивация. Я увидел, что стал интересен телевидению, я стал получать гонорары за бои. Если за бой с Дарнеллом Буном я получил 5 тысяч долларов, то за следующий бой - уже 25 тысяч. Конечно, на меня очень сильное впечатление произвело то, что уже за второй бой, который я проводил с промоутерской компанией Main Events, я получил в пять раз больше денег, чем за первый.
С этим вторым боем была еще своя история, которая очень хорошо характеризует Катю. Изначально я должен был драться с экс-чемпионом мира Габриэлем Кампильо, и она пообещала мне за этот бой 25 тысяч долларов. Но Кампильо получил травму, и бой сорвался. В результате моим соперником стал Лайонелл Томпсон, у которого на тот момент было на счету 12 побед и только одно поражение, да и то по очкам при разногласии судей. Тем не менее, он был куда менее известен, чем Кампильо, и за бой с ним по контракту я должен был получить только 15 тысяч. Однако Катя решила так: я сказала, что Сергей получит 25 тысяч, и он их получит. И действительно я их получил.
Ну, а сам бой с Лайнеллом Томпсоном был несложным. Он состоялся 21 сентября 2012 года. Я его выиграл более чем уверенно. За три раунда с тремя нокдаунами, пока нашу встречу не остановили.
К этому времени я уже жил во Флориде. Как я туда добрался из тренировочного лагеря Биг Бер - это отдельная история, чтобы рассказать ее, мне придется немного вернуться назад.
Биг Бер
На тестовый бой с Дарнеллом Буном я уже вышел с новым тренером - Джоном Дэвидом Джексоном. Это в прошлом известный боксер. В конце 80-х и первой половине 90-х он трижды был чемпионом мира в категориях до 154 (69,9 кг) и до 160 фунтов (72,6 кг).
Нужно сказать, что к началу второго боя с Дарнеллом Буном я смертельно устал находиться в Биг Бере, тренировочном лагере Абеля Санчеса. И от самого Санчеса тоже устал. Мне стало там просто некомфортно тренироваться, все вызывало раздражение.
В качестве тренера Абель был очень однообразен и как боксеру мне ничего не давал. А может, мне так просто казалось, так как в основном он работал с Геннадием. Я считаю, что он вообще слабо понимал, что делает. Так, например, он всем и всегда давал совершенно одинаковые нагрузки. Независимо от того, когда у тебя был бой, через две недели или через два месяца, ты делал всегда одно и то же. И не имело значения, когда ты поднялся в его тренировочный лагерь, который находился на высоте 2100 метров.
Понедельник, среда и пятница, как везде, у нас были боевые дни, то есть спарринги или мешок. А вторник, четверг, суббота - дни физподготовки. И все эти тренировки, соответственно боевые и общефизические, были из недели в неделю одинаковые. На мой взгляд, это в корне неверно.
В среднем подготовка к профессиональному бою должна выглядеть следующим образом. Допустим, бой назначен на 1 января. Тогда подготовка к нему должна начинаться не позднее 1 ноября. Месяц - ОФП, набираешь форму, мышцы прорабатываешь. Второй месяц - спарринги. И совершенно не нужно лупаситься в спаррингах все два месяца и постоянно рисковать получить травму. Зачем? Это только во вред. Кроме того, тут многое индивидуально. Нельзя всех грести под одну гребенку, как это делал Санчес. Люди все разные, и готовиться им тоже нужно по-разному. Мне для подготовки к бою достаточно провести всего три недели спаррингов, по понедельникам, средам и пятницам, то есть в сумме девять дней спаррингов. Кому этого недостаточно, берет чуть больше - двенадцать дней спаррингов за четыре недели, но лично мне достаточно девяти.
Проходят спарринги по такой схеме: первый - четыре раунда, второй - шесть, третий - восемь, четвертый - десять, пятый - двенадцать. А потом так же постепенно опять спускаюсь до четырех. Иногда, если хорошо себя чувствую, начинаю с пяти-шести раундов, но это максимум. И сами спарринги тоже должны быть разные.
В первом четырехраундовом спарринге, обычно он проходит в понедельник, мне нужно только почувствовать партнера, почувствовать дистанцию, пристреляться. После перерыва ты, бывает, пропускаешь лишнего, не все удары видишь, сам не всегда попадаешь. Потом день работаешь по мешку и по лапам. В среду уже проводишь шесть раундов, в пятницу - восемь и так далее. А ближе к бою надо, наоборот, снижать спарринговую нагрузку. Ты же сгоняешь вес, силы теряются. И тут опять нет никакой догмы. Ориентируешься по самочувствию. Если все нормально, можно лишний раунд провести. Но в любом случае так долбиться все время, как это предлагал Санчес, не надо. Я вывел для себя ту формулу спаррингов, которую только что описал. Для меня она правильная. И навязывать мне что-то другое - ошибка.
Дон Тернер (с которым я поддерживаю очень хорошие отношения и который, хоть давным-давно меня не тренирует, работает катменом[6] в моих боях) уже после того, как я уехал из его тренировочного лагеря, говорил мне, что Холифилд тоже во время подготовки к боям спарринговал не очень много. У него тоже было только три недели спаррингов, и работал он примерно в том же режиме, что работаю сейчас я. Если же постоянно драться, на бой выйдешь как выжатый лимон.
Организму нужно давать отдыхать. Если его постоянно насиловать, тем более спаррингами, тебе, в конце концов, просто выбьют все мозги. После боя я, например, вообще ничего не делаю какое-то время. Когда мне объявляют дату следующего боя, я только за десять недель до него начинаю шевелиться. К этому времени я уже отдохнул и вижу перед собой цель, к которой нужно подойти, но подойти плавно, без лишних рывков. Санчес ничего этого не понимал и даже не пытался понять.
Но тут у всех все по-своему. Допустим, как работает организм у Гены Головкина, который тоже тренировался у Абеля Санчеса, собственно, он и был там главным его подопечным, я просто не понимаю. Гена спускается с гор после ОФП и начинает бои на третий день, когда у других начинается акклиматизация.
Когда ты спускаешься с гор на равнину, первые пару дней организм вообще не понимает, что он обогащается кислородом. На третий день как раз наступает упадок сил. И таким вареным ты ходишь еще несколько дней. Вылезать из этой ямы начинаешь только на седьмой-восьмой день, и тогда же начинает срабатывать так называемый природный горный допинг.
Когда ты тренируешься в горах, у тебя в крови накапливаются красные тельца, эритроциты, которые транспортируют кислород к мышцам. Когда спускаешься - эритроцитов у тебя в крови вдвое, а то и втрое больше, чем было до того. В результате ты гораздо меньше устаешь от физических нагрузок. Но это все приходит только после акклиматизации, а у некоторых, судя по всему, организм работает как-то иначе.
Вообще для меня было гораздо важнее то, что в зале в Биг Бере тренировался Геннадий Головкин, чем то, что там был Абель Санчес. Боевая практика с Геной помогла мне гораздо больше, чем все остальное, вместе взятое. Полтора года практически каждую боевую тренировку мы спарринговали с Геной.
Как боксер он, конечно, производит очень сильное впечатление. Невероятно выносливый. Когда мы с ним стояли в паре, меня хватало максимум на пять раундов. Тут, правда, надо сделать поправку на то, что это происходило в Биг Бере в условиях кислородного голодания. При этом Гена там постоянно жил, а я периодически уезжал, так что у меня не было такой привычки к этим условиям, как у него. Каждый раз после приезда мне требовалось две-три недели, чтобы набрать форму после акклиматизации.
Но дело не только в том, что Гена там был все время, а я нет. С ним вообще невероятно трудно работать. Он очень хорошо дышит. Может без проблем отработать все двенадцать раундов. Здесь еще надо учесть, что раунды в Биг Бере у Санчеса длятся по четыре минуты, а на отдых дается всего тридцать секунд! И это на высоте 2100 метров над уровнем моря, в условиях кислородного голодания!
В Биг Бере со спарринг-партнерами проблем вообще не было. Там тренировался еще тяжеловес с Украины Сергей Карпенко, потом подъехал еще один крузер. Периодически приезжали разные ребята. В парах стояли все со всеми, то есть каждый проходил через всех. Но Геннадий был там, конечно, лидер. Это настоящая машина. Он действительно очень жестко бьет. Когда я приехал после первого боя с Дарнеллом Буном, того самого, который я провел совершенно голодным и в котором попал в нокдаун, я уже через три дня встал в пару с Геной. И он по ходу спарринга временами начал жестко всаживать. Я ему тогда сказал: «Гена, дай мне немного прийти в себя. Я только три дня назад брякнулся на задницу, и мне надо, чтобы у меня мозги на место встали».
Он с пониманием к этому отнесся, и первую неделю мы работали легко, без жестких акцентированных ударов. А через неделю или дней через 10 мы уже стали спарринговать по-настоящему, порой и в полную силу. Порой серьезно расходились.
Я очень благодарен судьбе за то, что у меня была такая возможность поработать с Геной Головкиным. Мы с ним оба овны, по характеру очень упертые и всегда пытались не уступать друг другу.
От спаррингов с такими соперниками ты постоянно растешь. Каждый день тренировки идет на пользу.
Гена, хоть по весу и на две категории легче меня, но в силу того, что он по-настоящему талантлив и всегда был в форме, был настоящим лидером нашего тренировочного лагеря. И он всегда что-то подсказывал, делился своим опытом. И пахал он всегда больше всех нас. Все уже в душ ушли, а он все какие-то упражнения делает. Гена - это машина. Он очень сильный от природы и при этом еще невероятно трудолюбивый.
Когда ты стоял с ним в паре, ты каждую секунду должен был быть начеку, чтобы не пропустить жесткий удар. Но мне это нравилось. Это было именно то, к чему я хотел прийти, еще когда в России мечтал о том, чтобы поехать потренироваться в Америку.
Именно благодаря Гене я смог вернуться к тому уровню бокса, с которым приехал в Америку. А до того, пока не было промоутера - оппоненты у меня были как на подбор мертвые. Я с ними расправлялся за один-два раунда. От всего этого как боксер я не рос и никакого опыта не набирался.
Первые три года в Америке - это вообще потерянное время, но вместе с тем я уже свыкся с мыслью: все, что ни делается, делается к лучшему. Может быть, потом разберусь, зачем это было. Кое-что вижу уже сейчас.
Эти три непростых года закалили меня не столько физически, сколько психологически, эмоционально. Сделали гораздо устойчивее, увереннее в себе. Может быть, ради одного этого стоило их так непросто прожить.
Но это сейчас становится ясно, а тогда я был просто очень недоволен и хотел уехать от Санчеса. Вообще начало нашим теркам с Абелем начались еще тогда, когда я только собирался поехать в Россию на бой с Романом Симаковым, осенью 2011 года. К тому времени у меня создалось четкое убеждение, что Абель просто не разбирается в том, как подводить боксеров к бою.
Я приехал в Америку далеко не новичком, и у меня давно сложился свой стиль подготовки к боям. Когда я был в сборной России и готовился к турнирам, мы забирались в горы на ОФП, где я набирал физическую форму. А где-то за месяц до боя начинали уже сосредотачиваться на боксе и проводили спарринги. Делали определенные упражнения с утяжелителями и весами для поддержания силы. Теперь, когда я готовлюсь к профессиональному поединку, работаю, в общем, так же. За три недели до боя я включаю в тренировку работу на скорость - различные спринты, «взрывы» при работе на мешке и т. д. Короче говоря, в профессиональном боксе я использую весь тот багаж, который накопил в любительском боксе и который в значительной мере и приносит мне сейчас успех.
В профессиональном боксе я использую весь тот багаж, который накопил в любительском боксе и который в значительной мере и приносит мне сейчас успех.
Абель всего этого не понимал, а я не мог ему это обьяснить из-за незнания английского. Когда я узнал, что мне предстоит бой с Романом Симаковым, я решил, как обычно, сначала набрать ОФП, взял гантельки, решил пойти побегать по горам длинный кросс в небольшом темпе с утяжелителями. Абель меня увидел и говорит: «Ты куда собрался? У нас сегодня ускорения». Я ему отвечаю: «Абель, у меня до боя еще больше двух месяцев, зачем мне сейчас работать на скорость?»
Еще тогда я подумал: ну да, все с тобой понятно. Но я должен был выполнять указания тренера. Пошел делать сорокаметровые ускорения. Но я же понимал, что это мне ни к чему, поэтому всего, что было на той тренировке, не делал. Выкладывался процентов на 30. А в результате и свою работу, действительно нужную на этом этапе для подготовки к бою, тоже не делал, ту, что давал Абель. Короче говоря, я почувствовал, что совершенно неправильно начал свой тренировочный лагерь к бою.
Дня через три-четыре у меня возник вопрос к Абелю: за какое время до боя мы приедем в Россию? Он ответил, что дней за восемь-десять. Я ему тогда сразу сказал: «Нет, так не пойдет. Я уже летал из Америки в Россию и знаю, что у меня неделя уходит только на акклиматизацию и на то, чтобы привыкнуть к другому часовому поясу. Я долго ночами не могу уснуть, а сплю, наоборот, днем. Нужно время, чтобы все пришло в норму». В общем, я сказал ему, что мне нужно лететь в Россию за месяц до боя, и так я и сделал. В результате того, что настоял на своем, я подошел к тому бою в оптимальной форме и выглядел более чем убедительно.
Абель и сам с этим согласился. Потом. Он прилетел за день до боя, а позже сказал, что это был мой самый лучший бой из всех, что он видел. Я ему тогда дал понять, что я был прав и что свое дело знаю лучше, чем кто-либо еще, и лучше, чем он.
В общем, у нас давно зародились серьезные разногласия с Абелем Санчесом. Плюс ко всему этому он в своем лагере уделял основное внимание Геннадию Головкину. В зависимости от стадии подготовки к бою один-два раза в неделю по четыре раунда Абель держал мне лапы. Вот почти и все, что он для меня делал.
Когда я вернулся из России, я окончательно пришел к выводу, что Абель - дилетант в боксе, без педагогического спортивного образования и даже боксерского опыта.
На сегодняшний день очень много действующих тренеров в Америке становятся ими после окончания своей боксерской карьеры, без какого-либо образования либо просто по собственному желанию, повесив себе на плечо полотенце, провозгласив себя тренером.
Я вообще пришел к выводу, что на сегодняшний день очень много действующих тренеров в Америке становятся ими после окончания своей боксерской карьеры без какого-либо образования либо просто по собственному желанию, повесив себе на плечо полотенце, провозгласив себя тренером. По образованию Абель вообще строитель. Да, в 80-х у него был талантливый чернокожий боксер и чемпион мира Терри Норрис. У него в зале висят его фотографии. Теперь - Геннадий Головкин, который тоже является талантливым чемпионом. Пусть кто угодно считает его прекрасным тренером, но я с этим не соглашусь. Мне окончательно стало ясно, что так продолжать нельзя. Лично мне Санчес не подошел как тренер, и я принял решение покинуть Биг Бер при первой же возможности.
Но не только я был недоволен Санчесом. Ему также кое-что во мне совсем не нравилось. Ему не нравилось, например, что я был всегда очень самостоятельным. Я все в своей жизни и тренировках контролировал сам. Захотел - проспал утреннюю тренировку. Но не потому, что я лентяй, а потому, что на большой дневной тренировке, которая продолжалась два-три часа, здорово нагрузился, а потом не мог уснуть после этого. Случалось, что засыпал в пять-шесть утра. А подъем в семь тридцать или даже в семь, в зависимости от времени года. Что делать? Насиловать себя? А какой от этого толк? Я просто выключал будильник и продолжал спать дальше. От того, что я после часового сна выйду на серьезную тренировку, все равно никакого проку не было бы. Только вред.
А так я просыпался в десять и шел тренироваться. Абель все время наезжал на меня за это. Я ему объяснял. Он в ответ любил приводить какие-то дурные примеры. Говорил: как ты будешь боксировать, если тебе предстоит бой за миллионы долларов, а ты всю ночь не спал, думал об этом? К чему он это говорил? Зачем? Я знаю, что мне предстоит серьезный бой, надо поспать - и посплю.
Дальше - больше. У нас пошли серьезные разногласия, и я стал искусственно создавать такую ситуацию, чтобы он попросил меня убраться из лагеря, чтобы инициатива исходила от него. Сам я не был готов диктовать условия, звонить Эгису и говорить, мол, все, я отсюда уезжаю. Я ведь был гостем в Америке, гостем без каких бы то ни было прав, без титула. Сейчас уже не помню почему, но я сам себе поставил крайний срок, когда уеду из лагеря Абеля - 18 марта 2012 года. А 15 марта мне позвонил Эгис и сказал, что Абель посоветовал нам искать другого тренера. Обставил это так: Сергей самостоятельный, все знает сам, ему не нужна моя помощь. Я очень обрадовался, что все так произошло. Как по заказу.
После того как Эгис мне позвонил, я молча собрал все вещи. Почему-то я хорошо запомнил дату своего отъезда из Биг Бера. Это было 16 марта. Чтобы вспомнить что-то другое, часто более важное, приходится напрягаться, а это помню. То есть на момент отъезда до боя с Дарнеллом Буном оставалось еще два с половиной месяца. Времени на подготовку хватало.