Кто эти невероятные смельчаки, отважившиеся пересечь Российскую Империю от края до края, преодолеть тысячи километров по убитым колеям, взять приступом переправы через бескрайние реки и скалистые горы, вкусить крепких сибирских морозов, пережить атаки свирепствующей мошкары, испытать гнев бежавших каторжников?
Разумеется, герои встречались, однако многие погибали, не добравшись до пункта назначения.
…
- Нам нужна единая магистраль, что соединит европейскую Россию с Дальним Востоком, - царь Александр III, степенно вышагивая по мраморному полу, говорил голосом, не терпящим возражений. Министр финансов Сергей Витте стоял чуть в сторонке, вытянувшись в струнку, и согласно кивал.
Заложив руки за спину, на обоих внимательно смотрел цесаревич Николай Александрович, будущий российский император.
- Именно сейчас, когда в стране промышленный бум, нам необходимы надежные торговые пути, чтобы империя могла беспрепятственно пользоваться своими щедрыми природными богатствами, - взял слово Сергей Юльевич. - Маньчжурия может стать прекрасным партнером. Эти прыткие ребята давно уже хотят с нами сотрудничать, а значит, казна получит новый источник пополнения.
- А еще я нуждаюсь в мобильной армии, - нахмурился царь, положив руку на плечо Николаю и крепко сжав его. - Сын, враг не дремлет, скапливается возле границ, и мы должны быть готовы к внезапной агрессии. А посему нам необходимо построить гигантский тракт, магистраль, что пустит кровь по жилам России, и тогда империя станет непобедимой!
Николай Александрович улыбнулся в ответ:
- Отец, обещаю, ты не разочаруешься!
- Это будет для тебя хорошим испытанием, Николай, - Александр III подошел к окну и, поглаживая бороду, внимательно стал вглядываться в унылый зимний пейзаж. - А их будет немало, поверь. Есть нехорошее предчувствие.
Сергей Витте тяжело вздохнул и посмотрел на обоих исподлобья. Без всяких предчувствий он точно знал, что страну ждут глубокие потрясения.
…
Цесаревич Николай Александрович прибыл во Владивосток с особой миссией. В парадном мундире и черных, блестящих на солнце сапогах будущий император вез перед собой тачку с землей. Лицо его было мокрым от пота, а глаза преисполнены торжества. Он понимал, что вот-вот положит начало грандиозной стройке, которая, вполне вероятно, станет главным событием грядущего столетия.
Люди, выстроившиеся в две колонны возле дороги, кричали «Ура!» вслед, снимая головные уборы, в то время как сын Александра III продолжал толкать тачку к полотну будущей дороги. Кто-то, особенно нетерпеливый, выстрелил в воздух из пистолета, и охрана тут же скрутила бунтаря.
Вываливая землю из тачки, Николай Александрович почувствовал головокружение. Ноги его слегка подкосились, и вдруг, в этой черной, влажной земле, которую он ссыпал из тачки, будущий император четко увидел себя.
Француз Пьер Тийе уже несколько дней ехал в карете по русскому бездорожью, перебирая статьи, хотя знал их содержание наизусть. «Транссибирская магистраль будет становым хребтом русского исполина», «Грядущая стройка станет грандиозным продолжением эпохи Великих географических открытий» - столь громкие слова часто встречались на передовицах французских газет.
Пьер улыбался, так как ощущал сопричастность чему-то великому. Путь к месту назначения предстоял неблизкий, но он уже чувствовал, как чешутся руки. Пьер жаждал поскорее приступить к проектам и составлению чертежей, к тому, что любил и умел делать лучше всего.
Напротив сидела Луиза, его супруга. Она беспрестанно смотрела в окно, нервно теребя в руках платье. С каждым днем, проведенным в пути, лицо француженки становилось бледнее.
Особенно сильно впечатлили женщину арестанты, которые шли в рваной одежде и разбитой обуви, гремя кандалами. Их лица были отрешенными, но один из них вдруг посмотрел на карету, и в черных, волчьих глазах она увидела столько ненависти, что тут же отвела взгляд. Арестантов сопровождали вооруженные солдаты, и один только вид их ружей приводил ярую пацифистку Луизу в отчаяние.
- Лизок, да не печалься ты так, - широко улыбнулся Пьер, и тут же поморщился, так как колесо кареты зацепилось за камень и оба пассажира высоко подпрыгнули. Кучер громко выругался, и Лиза густо покраснела.
- Дорогая, прямо сейчас я крайне рад, что плохо знаю русский язык - в отличие от тебя, - усмехнулся Пьер. - Но ты терпи, простой русский мужик еще не раз удивит красноречием. Мы едем на Урал, места, плохо изученные европейцами вроде нас. Думаю, там полно таких неотесанных мужиков, как этот кучер Иван.
Луиза тяжело вздохнула. Она не любила в муже этот снобизм, неприятие людей, которые были ниже его по статусу.
- Прости, что впутал тебя в столь своеобразное приключение... - развел руками Пьер. - Но для меня это возможность сделать карьеру. Вызов, в конце концов! Обещаю, мы и для тебя найдем работу. Ты сможешь даже на Урале найти себе учеников, преподавать им языки. Уверен, в городе найдется много инженеров, готовых отдать своих детей на обучение. Они еще в очередь выстроятся, вот увидишь.
Луиза фыркнула и положила руки на свой заметно округлившийся живот. Весь день малыш вел себя беспокойно, но стоило Луизе прикоснуться к животу, как он утихомиривался.
Француженка закрыла глаза и постаралась заснуть.
…
Над бревенчатой избушкой, расположенной на отшибе литовской деревни Стейгвиляй, курился дым. Худосочная женщина в платке и сарафане топила печь и одновременно подогревала на ней же овощной суп.
Она уже накрыла на стол, и Мотеюс с Антанасом нетерпеливо ждали, когда им нальют горячих ароматных щей.
Хозяйка вздохнула и громко постучала в окошко - во дворе носился с вертлявой овчаркой Каролис, ее непослушный и упрямый младший сын. Собака встала на задние лапы и попыталась повалить Каролиса, и он позволил ей это делать, заливисто хохоча. Женщина не выдержала и улыбнулась, но тут же приняла самый строгий вид.
- Мотеюс и Антанас, спасибо вам большое, что уважаете мать и не заставляете ее ждать, когда обед готов, - обратилась она к братьям. - А Каролис, как всегда, будет хлебать холодный суп. Ну и поделом ему!
- Ма, подождите минутку, я сейчас, - из-за стола поднялся мощный, коренастый Антанас. Он бросился во двор и схватил Каролиса за руку, но тот вырвался. Собака, поджав хвост, подлезла под забор и шмыгнула на соседний участок. Во дворе завязалась драка. Антанас был старше и сильнее, но Каролис извивался как уж, не позволяя брату схватить себя в охапку и затащить в избушку.
- А-а, чтоб тебя! - вскрикнул Антанас через пару минут безрезультатной борьбы, махнул рукой и вернулся за стол, не позволив супу остыть.
Каролис прильнул к окну со двора и принялся корчить рожицы. Женщина поднесла руку к губам только для того, чтобы не выдать улыбки. Обычно она была строгой матерью, но всякий раз терялась, когда дело касалось Каролиса.
Луиза присела на корточки и взяла горсть мерзлой земли. Крепко сжав ее в ладони, француженка подняла голову и взглянула на небо. Оно равнодушно смотрело на вдову своим единственным огненно-желтым глазом, не давая ответов на извечные вопросы.
Над ее головой кружили любопытные вороны, не прекращавшие громко и настойчиво каркать. Луизе было страшно слышать их, ей казалось, это души умерших принимали к себе Пьера, готовились забрать его навсегда.
Женщина с содроганием вспоминала неродное лицо мужа, его широко раскрытые глаза, из которых ушла жизнь. Ей хотелось думать, что он смотрит на нее, что хочет что-то сказать на прощание, но посиневшие губы умолкли навеки. Она прикоснулась к его ладони и с криком отчаяния отдернула руку - кожа Пьера была ледяной.
Еще недавно он был живым, энергичным, делился с ней грандиозными планами, постоянно что-то чертил, рвал бумагу, рисовал заново, и рассказывал, как русские с божьей помощью делают невозможное. Но все чаще в его глазах появлялся нездоровый блеск, а в речах проступали нотки безумия. Только Луиза не понимала, к чему все идет, и радовалась, что ее муж полон энтузиазма. Но сейчас она видела картину целиком, даже тот факт, что коллеги Пьера, знаменитые русские инженеры, не пришли на похороны, говорил о многом.
Мужики в длинных рубахах и залатанных валенках стояли с воткнутыми в твердый кладбищенский дерн лопатами, снисходительно поглядывая на француженку. Девица предстала перед ними в таком изящном траурном платье, каких они сроду не видывали. Ее аристократическое происхождение бросалось в глаза, но мужикам было все равно. Они наполовину выполнили свою работу и ждали, когда иностранка наконец попрощается со своим мужем, чтобы закопать могилу и разойтись по домам.
Но француженка все не уходила, комкая в почерневшей от грязи ладони землю.
- Эй, барышня! - не выдержал один из них. - Вы в порядке?
Луиза быстро посмотрела на краснощекого старика, бригадира работников кладбища. Открыла рот, чтобы ответить, но тут же закрыла его, почувствовав, как закружилась голова. Тогда бригадир подошел к вдове и протянул флягу с водой. Она с благодарностью припала к горлышку и, утолив жажду, бросила наконец горсть земли на гроб, следуя протоколу. Потом кивнула мужикам, и они приступили к работе, с трудом справляясь с неподатливой землей, которая будто не хотела принимать талантливого французского инженера.
А Луиза, постояв еще несколько минут в скорбном молчании, села в карету и всю дорогу домой проплакала, безуспешно прогоняя из головы образ мертвого Пьера, своего безвременно ушедшего кормильца.
- Скажи правду, где папа? - спросил Морис, оторвав взгляд от книги и пристально взглянув на Луизу, когда она вернулась домой. - Почему его нет?
Луиза вздохнула. Она все оттягивала этот момент, но молчать было уже невозможно. В конце концов, это было нечестно по отношению к Морису.
- Сынок, его больше нет, - сказала она, взяв ребенка за руку. Но он вырвался и посмотрел на нее глазами, полными слез.
- Он ушел от нас? - шмыгнул носом Морис. - Так попроси вернуться!
- Сынок, твой папа взвалил на себя слишком тяжелую ношу, - Луиза решила, что лучше поговорить с сыном откровенно, да и самой выговориться не мешало. - Он подумал, что это просто - строить транссибирскую магистраль. Да, он гениальный инженер, и его чертежи восхищали русских! Они многому научились у Пьера, но в какой-то момент им стало противно, что какой-то там французик, потомок проклятого Наполеона, диктует им свои правила.
Да и Пьер оказался слишком нетерпимым. Ему казалось, что каждая его идея гениальна, что его новаторские мысли совершат революцию, но вскоре этот энтузиазм обернулся против него. Он пришел сюда со своим уставом, наплевал на традиции, устои чужой страны. Решил, что одних знаний будет достаточно, чтобы все ходили перед ним на цыпочках. И оказался не у дел… Его сердце не выдержало, Морис. Твой папа сейчас на небе, вместе с ангелами. И, конечно же, со своими чертежами.
Луиза в сердцах всплеснула руками, затем обхватила голову сына и заплакала вместе с ним.
- Ежели что, я совсем не понимаю, какого рожна мы тут бошки расшибаем?! - говорил сквозь зубы ефрейтор Григорий, прижав к груди винтовку. - Я оставил дома молодую женку! Она не справится без меня с хозяйством, ей нужны крепкие мужские руки! А меня зачем-то погнали в какую-то тьмутаракань, как скот на убой. Ради чего? Вот скажи, Карл, надоть нам тут, на войне этой окаянной, быть? Выжидать, когда немец кишки тебе или мне пустит? Вон у них какое оснащение, орудия какие, а мы… Мы во всем отстаем. Даже пожрать нечего! Не немец застрелит, так с голодухи помрем. И что от меня останется? Труп, раздувшийся на жаре… Дурит, ой, дурит нас царь-батюшка.
- Отставить разговорчики! - взревел фельдфебель Каролис. - Приказы не обсуждаются. Мы воюем за нашу страну, за империю. Царь велел идти на врага, вот и делай, что велят. Ишь, расфуфолился тут, лапоть деревенский.
- Угу, лапоть, - буркнул ефрейтор, еще крепче сжав винтовку. - Ежели только какая заваруха, этот лапоть вам всем одно место прикрывает. Кто, если не мы…
- Что-о? - зашипел Каролис, который наслушался Григория на несколько лет вперед. Он уже отвык от общения с крестьянами, с тех пор, как стал заниматься с братьями аптекарским бизнесом в Петрограде, и заодно участвовать в различных спортивных состязаниях. - Еще одно слово, и я сообщу о тебе…
Договорить ему не дали. Раздался грохот, несколько пуль просвистели рядом с головой Каролиса, и он поспешил спрятаться в окопе. Григорий, выпучив глаза, осел - на месте носа зияла красная дыра.
Ощутив чье-то присутствие, Каролис развернулся и увидел немца, залезшего в окоп. Враг попытался застрелить его из пистолета, но Каролис успел выбить оружие из рук. Тогда противник, человек крупного телосложения, обхватил его шею руками. Каролис легко освободился от захвата. Он был призером русской Олимпиады в Киеве по греко-римской борьбе, и вскоре положил немца на лопатки. Схватив винтовку, Каролис проткнул врага штыком, после чего рухнул на землю, услышав, как рядом просвистела граната. Мощный взрыв разметал землю, грязь попала в глаза и рот Каролиса - он был контужен.
Несколько часов фельдфебель лежал, то приходя в себя, то теряя сознание. В минуты просветления он вспоминал, как всего несколько лет назад пришел в петербургское общество «Санитас», чтобы попробовать себя в борьбе.
Первое время его клали на лопатки все, пока Каролис не разозлился сам на себя. Он жил на нерве, и если заводился, если кто-то нарушал его зону комфорта, литовец становился диким зверем. Поэтому он стал бороться с удвоенной, а иногда и утроенной энергией, и вскоре стал лучшим в своем деле. Даже мастера из более тяжелых весов не могли найти на него управы.
Но грянула война, порушившая все планы Каролиса. Ему пришлось на время забыть о спорте. И вот теперь он лежал, контуженный, обреченный на смерть.
Каролис начал бредить. Однажды сквозь кровавую пелену он увидел Григория, который с винтовкой наперевес бежал к Александровскому дворцу в сопровождении тысяч немцев, готовых взять резиденцию императора штурмом.
На лице ефрейтора блуждала безумная улыбка, а из дыры на месте носа хлестала кровь.
Луиза стояла на ступеньках католического храма святого Людовика Французского и увлеченно разговаривала с настоятелем, отцом Жаном-Мари Видалем. Лица обоих выражали крайнюю степень беспокойства.
События, происходившие в России, становились все более непредсказуемыми. Первая мировая никак не прекращалась и ударила по репутации царя так сильно, что стали ходить самые мрачные слухи.
Но Луиза успела полюбить Москву и своих учеников - ей не хотелось вновь срываться с места, однако мысли о возвращении на родину посещали все чаще.
- Мама, мама, - раздался крик Мориса, у которого завершились уроки в гимназии св. Филиппа Нери. - Можно я погуляю? Пожалуйста!
Он говорил на чистейшем русском языке, хотя дома у них было принято разговаривать на французском. Мальчик очень быстро учил языки, и Луиза знала, что этот дар достался ему от нее.
- Ну, разве он не ангел? - сказал Жан-Мари, потрепав по щеке мальчишку. Это был действительно симпатичный паренек с большими карими глазами, немного ассиметричным носом, слегка оттопыренными ушками и обаятельной улыбкой.
- Я его так и называю, мой ангел, - рассмеялась Луиза. - Морис, ты будешь сердцеедом, особенно если получишь хорошее образование. А для этого нужно много учиться. Может, лучше поучишь уроки?
- Я ненадолго, на полчасика, - умоляющим тоном произнес Морис, и мама отпустила его.
Он побежал на Малую Лубянку, где его ждала Маша, с которой он познакомился на днях. У нее были длинные косички и милое личико, покрытое веснушками. Увидев Мориса, девочка радостно вскрикнула.
- Привет, Борис, нос-картошка! - сказала она и высунула язык.
- Мэри, ну сколько можно тебе говорить, что я - Морис, а не Борис, - обиделся он.
- А я не Мэри, а Ма-ша, понятно? - девочка уткнула кулачки в бока.
Взявшись за руки, они пошли гулять, весело обсуждая, как прошел день. Морис чувствовал, что общество Мэри ему очень приятно.
- Знаешь, родители беспокоятся, что в империи происходит нечто ужасное, и это однажды коснется всей русской интеллигенции, - немного нахмурившись, заговорила Мэри, когда они сели на лавочку и стали сосать леденцы. - Еще говорят, что во всем виновата проклятая война и ошибки, которые допустил царь.
- Да, я знаю, - вздохнул Морис. - Мама тоже мне рассказывала.
В этот момент они услышали крики. Возле одного из подъездов краснолицый мужик схватил за грудки человека в дорогом костюме.
- Так вот ты какой, немецкий шпион, - кричал возмутитель спокойствия. - Слышь, я с тобой разговариваю, прислужник кайзера. Пока наша армия бьется с немецкими упырями, вы зарабатываете в нашей стране огромные деньги и отправляете их на фронт своим приспешникам. Я сразу раскусил вашу поганую схему. Где это видано, чтобы столько денег стоили обыкновенные сапоги! Подлец, да я подожгу твою фабрику, и тебя вместе с ней.
Из подъезда выбежало еще несколько человек, в руках одного из них был портрет Николая II, другой размахивал пистолетом.
- Долой немцев, да здравствует Государь Император и русская армия! - крикнул человек с портретом, а его приятель плюнул в лицо директору фабрики. Немец смотрел на своих обидчиков вытаращенными глазами. Он все порывался что-то сказать, но всякий раз лишь хватал ртом воздух. А потом его повалили на землю и стали пинать.
Краснолицый мужик явно низкого происхождения действовал бок о бок с высокородным юношей в котелке, их лица выражали предельную степень гнева. Человек с царским портретом тоже несколько раз пнул неподвижное тело, а затем двинулся вверх по улице. К нему активно примыкали другие, пока не образовалась небольшая толпа. Вскоре с их стороны стали раздаваться безумные крики, а кто-то начал активно бить стекла.
Навстречу Морису и Мэри, наблюдавшими за погромами с раскрытыми ртами, вышли люди, которые живо обсуждали последние события.
- Это же очевидно! - негодовал один из них. - Взрыв на Охтенском заводе организовали русские немцы, эти змеюки, которые только и думают о том, как бы нагадить нашей армии. А царь что? Почему он не вымарывает этих врагов, этих предателей? Может, он сам переметнулся на их сторону? Тогда нам такой царь не нужен!
- Ты только молчи, за такие мысли тебя вмиг упекут, - цыкнул на него мужик в косоворотке и, заметив ребятишек, хищно оскалился. - А вы что тут делаете? Убирайтесь с глаз долой. Тут небезопасно. Мы идем давить немецких шпионов!
- Морис, мне страшно, - расплакалась Мэри, когда они быстрым шагом направились к своим родителям.
- И мне, - ответил Морис, сжав кулаки. - Сегодня они немцев бьют, завтра - французов…
На улице то тут, то там возникали люди с темными лицами и садистскими намерениями. Один из них волок женщину за волосы, не обращая внимания на ее громкий визг. Никто не пытался ей помочь, как будто это было в порядке вещей. Женщина взглянула на Мориса, открыла окровавленный рот, собираясь что-то сказать, но в следующий миг ее голова больно ударилась об асфальт, и она потеряла сознание.
- Грязная немецкая шлюха, - крикнул мужик, волочивший ее. - Ты укрывала у себя жену этого ублюдка Янсена, за это я приговариваю тебя к смерти.
- Правильно, так их, так их, - заорал юродивый, потрясая кулаками. - Давай, неси ее к каналу, там и утопим. Я помогу тебе, это святое дело. Янсен был той еще паскудой, он уволил моего брата! Да еще и опорочил, сказал, что братец обокрал его. Это клеветник и шпион! Уверен, жена треклятого Янсена ничем не лучше! И прикрывать ее - преступление!
Морис возвращался домой как во сне. Он мечтал очнуться дома, в постели, как будто это был всего лишь сон. Но сколько ни щипал себя за руку, сон никуда не пропадал. А значит, это была правда.
Дома он подробно рассказал маме о случившемся, и она со стоном рухнула на диван. Некоторое время Луиза сидела, глядя пустыми глазами в пространство - Морис ждал, что она скажет. Наконец мама посмотрела на сына осознанно.
- Морис, ты не привыкай, пожалуйста, к новой подруге, - заговорила она. - Знаю, Мэри хорошая девочка, я вижу, тебе нравится с ней общаться. Но очень скоро мы покинем Россию. Здесь в ближайшее время ничего хорошего не будет. Так считают все мои знакомые во французской общине, да и Жан-Мари настоятельно рекомендует паковать чемоданы - на всякий случай. Он-то никуда не поедет - совесть не позволит бросить храм. Но нам, видимо, придется.
Каролис решил немного прогуляться, подышать свежим воздухом. Цирк уже несколько дней стоял под Екатеринбургом, и местные жители довольно быстро скупили все билеты, чтобы посмотреть на животных, клоунов и силачей.
После революции многие борцы пошли работать в цирк, и Каролис не стал исключением. Это было выгодно, да и навыки не терялись. Благодаря цирку Каролис гастролировал по городам, и везде его очень тепло приветствовали. Техника, которой он обладал, нравилась публике, она была довольно брутальная, агрессивная - то, что требовалось неискушенному зрителю.
Каролис знал, что новые власти прохладно относятся к борьбе, особенно к тем спортсменам, которые выступают в цирке. Их часто обвиняли в «шике», так называемых роскошных схватках, которые проводились в угоду зрителям. Побеждал тот борец, которому симпатизировали посетители цирка, а сами поединки проходили в легкой, красивой борьбе, без нерва, плотности. Каролиса от таких схваток выворачивало наизнанку, он был ярым их противником.
- Эй, Карл, ты куда это собрался? - проворчал Максим, антрепренер цирка. - Надень хоть пальто, здесь ужасно холодно! Если мой лучший циркач простудится, будет хреново.
Каролис спохватился - а ведь действительно на улице стояла морозная погода, начиналась сильная метель. Мысли, как всегда, увлекли его в сторону, и он забыл нормально одеться. Укутавшись в пальто, Каролис показал Максиму большой палец.
- Слушай, Карл, хотел узнать - как тебе этот новенький, Савелий? - спросил антрепренер, решив прогуляться вместе с борцом. - Тебе не кажется, он какой-то странный, слишком скрытный. Мне это не нравится. Знаю, он только появился в нашем коллективе, и пока привыкает к остальным, но эта его манерность стала уже напрягать. Не то, чтобы я начал паниковать, но всякие мысли появляются, сам понимаешь.
Каролис остановился и принялся ковырять носком сапога большой сугроб. Он знал, что его коллеги пытались на днях обработать Савелия, предложить ему дружескую схватку, на потеху публике. Выступить «на шике». Он запомнил, как Савелий странно прищурился, причем на тонких бескровных губах борца промелькнула торжествующая улыбка, как будто он только что подтвердил свои догадки.
Каролис сделал знак борцам, чтобы они закончили разговор, а когда остался с Савелием наедине, попытался поговорить с ним, узнать, откуда он, где выступал раньше, участвовал ли в военных действиях. На все вопросы Савелий отвечал скупо, глядя куда-то в сторону, а когда Каролис заговорил о революции, о большевиках, сразу оживился.
В какой-то момент он перестал ходить по комнате, сел на стул, повернув его к себе спинкой, чтобы сложить на ней свои могучие руки. Некоторое время он молчал, словно собирался с мыслями, а затем поднял голову и заговорил.
- Знаешь, я всегда поражался - отчего это человек бывает таким отвратительным, низменным существом, - говорил Савелий, а сам пристально глядел на литовца, которому почудилось, что в темных зрачках борца заплясали опасные огоньки. - Вот он сейчас тебе улыбается, говорит, ах, как же хорошо живется в большевистской России, стране, где все стали равными и честными - спасибо нашему дорогому вождю, Ленину. А потом этот же человек, который говорил идеологически правильные речи, выходит на арену, встает в круг и превращается в лжеца, лицемера. Он делает то, что скажет начальник, ради прибыли, ради презренных денег, и становится ничуть не лучше этих чертей, которых мы так удачно погнали с трона. Разве достойны эти люди того, чтобы разгуливать на свободе? Если они солгали в одном, значит, солгут и в другом, и в третьем. Таким людям нельзя доверять, они - потенциальные контрреволюционеры. А, что скажешь?
Каролис ответил Савелию так, как отвечали люди в застенках, стараясь быть крайне осторожным в формулировках и чутко реагировать на эмоции того, кто ведет допрос. Он почувствовал, как ледяные ладони сомкнулись на его горле, и с этим смертельным захватом он может не справиться.
Выслушав ответ, Савелий молча побарабанил большими пальцами по деревянной спинке стула, отвернулся, чтобы посмотреть на настенные часы, потом снова посмотрел на Каролиса, только теперь уже ничего не выражавшими глазами. Затем улыбнулся, выцветшей, мертвой улыбкой и кивнул, показав, что разговор закончен. Каролис выходил из его комнаты с опущенной головой, сломленный, охваченный страхом. Машина, которая перемалывала людей, уничтожала их волю, работала по всей стране, и любой мог оказаться в ее жерновах.
Но по складу характера Каролис был человеком эмоциональным, нетерпимым, и постепенно страх уступил место ярости. Литовец подумал, почему этот Савелий, пришедший из ниоткуда, диктует ему свою волю? Как смеет он обвинять его во лжи, в беспринципных заигрываниях с публикой? Да кто он такой? Разве может судить Савелий его, Каролиса Пожелу, неоднократного чемпиона России по греко-римской борьбе, участника русских Олимпиад, который за храбрость, проявленную на войне с немцами, получил Георгиевский крест? Сразу после революции эти твари в кожанках, называвшие себя чекистами, явились к нему домой, отобрали деньги и награды, оставили у разбитого корыта, и теперь они снова хотят втоптать его в грязь? Когда-то, в 1914 году, он выступил на чемпионате России со сломанной рукой, и все равно занял третье место. У него есть сила воли, и никакие большевики не переломят ему хребет.
- Максим, я точно знаю, кто он, - ответил наконец Каролис после долгого молчания, и сильно стукнул по сугробу, так, чтобы он развалился. - Это чекист, и очень скоро появятся его соратники. Боюсь, они уже здесь…
Его догадки были верны. На следующий день в цирк приехали две машины, из которых вышли хмурые люди и, представившись красными комиссарами, принялись допрашивать борцов. Вскоре пришел Савелий, на нем была фуражка со звездой, кожаное черное пальто с коричневым поясом, на котором висела кобура с маузером. Хромовые, начищенные до блеска сапоги довершали тот образ хладнокровного убийцы, который сформировался в голове Каролиса. Только теперь литовец его не боялся.
- Я готов держать ответ! - смело сказал он, отвернувшись от Савелия и обращаясь к остальным чекистам.
- Мы слышали, что у вас тут в моде договорные поединки, - сплюнул тот, кто стоял ближе всего к Каролису. - Сава, это правда?
- Да, они договариваются, на какой минуте кто и кого положит, - ухмыльнулся Савелий, показывая на тех, кто предлагал ему «дружеские схватки».
- Хорошо, раз уж ты такой умник, я готов положить тебя сколько угодно раз, и в то время, какое укажут твои начальники, - зарычал Каролис.
Савелий сначала опешил, а потом на его губах заиграла презрительная ухмылка. Он медленно достал из кобуры маузер и направил оружие на голову Каролиса.
- Достаточно нажать на курок, и все будет кончено, - прошептал он, облизнув пересохшие губы.
- Ну тогда стреляй, трус! - крикнул Каролис. - Покажи своим товарищам, что в трудную минуту они не смогут на тебя положиться. Если ты прав, и мы проводим договорные поединки, тогда каждый из нас слабее тебя, такого правильного, такого смелого борца. Правда, лично я почему-то никогда о тебе не слышал. Так докажи, что ты чего-то стоишь, а в противном случае ты и сам лжец!
Савелий посмотрел на своих товарищей, однако они, сложив руки на груди, ничего ему не сказали. И тогда Каролис впервые почувствовал, как ледяные ладони, обхватившие горло, ослабили хватку.
Савелий вновь улыбнулся, чуть менее уверенно, и принялся расстегивать пуговицы на кожанке. Каролис тоже начал готовиться к первой схватке.
- Если проиграешь хотя бы раз, цирк закроют, а всех его сотрудников репрессируют, - сказал один из чекистов.
К счастью, Каролис не проиграл - восемь раз он клал Савелия на лопатки, а после заключительной схватки чекисту потребовалось вмешательство врачей.
Морис, ласково улыбнувшись, взял Мэри за руку и отправился с подругой в березовую рощу, их тайное место свиданий. Было раннее утро, трава покрылась капельками росы, и вкусно пахло земляникой. Где-то в чаще романтично пел соловей, и молодые люди, забывшись, шли некоторое время молча, наслаждаясь обществом друг друга, теплом и мягкостью ладоней, а также красотой окружавшей их природы.
Морису нравилось поправлять ей челку, касаться мягких, шелковых прядей, видеть, как это доставляет Мэри удовольствие, как она улыбается ему, слегка приподнимая уголки влажных, притягательных губ. Зеленые глаза, все еще детские, наивные, смотрели на него с подлинным обожанием, так она не смотрела ни на кого больше, и этот ее сердечный импульс был для Мориса дороже всех сокровищ на свете.
Поддавшись внезапному порыву, он развернул Мэри к себе, обхватил за талию, придвинул поближе, так, что ощутил кожей лица ее горячее дыхание, и увидел, как она закрыла глаза, слегка приоткрыв рот и приготовившись к их первому поцелую.
На несколько мгновений влюбленные стали единым целым, одной вселенной, где не было ни забот, ни тревог. Морис не верил своему счастью, ощущая слегка солоноватые, мягкие губы Мэри, щедро отвечавшей на его ласки. Слегка отстранившись, девушка одарила его своей наивно-мечтательной улыбкой и медленно открыла глаза, словно это был сон, а ей не хотелось просыпаться.
Неожиданно лицо Мэри исказилось от ужаса, она сделала сначала один шаг назад, потом еще один, прикрыла рот дрожащей рукой, чтобы сдержать крик. Морис потянулся к ней, но она замотала головой из стороны в сторону, щеки ее побледнели, она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.
Морис хотел положить ей руку на плечо и с удивлением посмотрел на свою ладонь. Тонкие, изящные пальцы вдруг стали гротескными, толстыми, как будто каждый из них ужалила пчела. Морис схватился за голову и тут же вскрикнул - она раздулась и стала в два раза больше, а его густая шевелюра заметно поредела. Он попытался что-то сказать Мэри, но не услышал своего привычного голоса, вместо него раздалось лишь ослиное блеяние.
- Отойди от меня, убери свои мерзкие руки! - закричала Мэри, и ее голос тоже изменился, все тепло, что было в нем еще минуту назад, ушло без следа, остался только лед. Она стала оглядываться и звать Мориса, как будто рядом был не он, а какой-то совершенно чужой человек, которого она никогда не знала.
- Это же я, Мэри, - бормотал Морис, оцепенело наблюдая за плачущей девушкой. - Я и есть Морис.
- Где ты, Морис?! - продолжала биться в истерике Мэри. - Куда ты ушел, почему оставил наедине с этим уродом?
Их голоса услышали - на дорогу выбежали три красноармейца в буденовках с крайне озлобленными лицами. Подул резкий ветер, только что безоблачное небо заволокли тучи.
- Эй, смотрите-ка, это же дочка тех проклятых капиталистов! - с яростью в голосе произнес один из них, после чего резко вскинул ружье и выстрелил в Мэри. Затем убийца посмотрел на Мориса и расхохотался, этот злорадный смех подхватили остальные, пока девушка медленно оседала на колени, схватившись за живот, на котором сквозь ткань платья проступило красное пятно. Все трое подняли ружья, нацелили их на Мориса и дали одновременный залп.
В следующее мгновенье Морис со стоном проснулся и, сбросив одеяло, присел на кровати, вытирая пот со лба. Этот кошмар снился ему вновь и вновь, с тех пор, как однажды он с мамой бежал из России, страны, сгоравшей в революционном пламени, где брат шел со штыком на брата, а люди превратились в зверей, с изощренным удовольствием истреблявших друг друга. Когда Луиза и Морис в спешке, с туго набитыми чемоданами покидали Россию на пароме, где-то на берегу раздавались залпы орудий, которые сопровождали безумные крики революционно настроенных масс. И где-то там, в этом аду, осталась Мэри, его единственная любовь. Судьба этой девушки из богатой семьи была ему неизвестна, но он был уверен, что ее давно нет в живых.
А спустя всего несколько лет после побега во Францию Мориса ждал еще один удар - страшный диагноз.
- У вас акромегалия, - сказал ему врач, стараясь смотреть поверх Мориса, боясь заглянуть пациенту в глаза.
Доктор не мог рассказать ему подробно о заболевании, так как оно было еще слишком плохо изучено. Позже станет известно, что болезнь почти во всех случаях связана с нарушением функции передней доли гипофиза. Проще говоря, на ней образуется опухоль, из-за чего в организме начинает вырабатываться избыточный гормон роста. Обычно это приводит к неконтролируемому росту костей, отчего человек становится гигантом, но в случае с Морисом кости уже были сформированы, и стали расти не в длину, а в ширину, при этом его внутренние органы отекали. Недуг сопровождался утолщением кистей, стоп, черепа, особенно лицевой части.
- Готовьтесь к тому, что у вас будут сильные головные боли, утомляемость, возможно ослабление умственных способностей, расстройство зрения, - говорил врач, пока его 19-летний пациент приходил в себя. - А главное, при таком заболевании люди редко доживают до пятидесяти. Медицина пока бессильна помочь, можно лишь немного облегчить ваши страдания. Мужайтесь, ибо о прежней жизни, скорее всего, придется забыть.
Морис слушал врача и отказывался верить. Сначала он думал, что у него немного опухли конечности из-за аллергии. Но когда стали происходить другие необратимые изменения, ему захотелось выпрыгнуть из собственного тела, убежать куда-нибудь далеко-далеко, так, чтобы никто его больше никогда не увидел. Любая прогулка становилась для него тяжким испытанием, плевками в след, бесцеремонными оскорблениями, издевками - иной раз его избивали. Но он вынужден был почти каждый день покидать дом, чтобы учиться. Первое время сокурсники относились к Морису снисходительно, но когда он стал похож на персонажа фильма ужасов, началась настоящая травля, и некогда красивый, перспективный молодой человек стал изгоем, несправедливо обиженным судьбой.
Прежняя жизнь, полная надежд, благостных стремлений, желания заглядывать в будущее, была перечеркнута, впереди оставалась одна неизвестность.
Морис бесконечно страдал и однажды в сердцах попросил маму, чтобы она накрыла тряпками все зеркала в доме, так как он не мог смотреть на свое отражение без содрогания.
- Дорогой, ты как? - в который раз мама, завернувшись в халат, заглянула в комнату сына и уже с минуту смотрела на него сонными, красными глазами. - Может, принести тебе что-нибудь?
- Не надо мне ничего! - закричал Морис, когда окончательно пропала надежда, что мать покинет комнату и оставит его в покое. - Я хочу только одного - умереть, и ты это прекрасно знаешь! Мне ничего не надо, кроме смерти. У меня отобрали лицо, понимаешь? А еще руки, ноги, туловище. И дали другое, мерзкое, отвратительное, убогое тело. Я не хотел его, зачем меня запихали в этого циркового уродца?
- Милый, поверь, я не знаю, почему ты заболел, - Луиза села возле Мориса и посмотрела на него умоляюще. - Если ты винишь меня, то…
- Нет, я не виню тебя! - перебил ее Морис. - Во всем виноват этот чертов мул, который пнул меня в голову, когда я был еще подростком. После его удара мне казалось, что голова превратилась в шар боли. Я ненавижу себя за то, что позволил этому тупому животному ударить себя.
Он не знал, что через много лет ученые проведут ряд исследований и опровергнут эту версию - детская травма головы никак не могла стать причиной заболевания Мориса.
Луиза присела рядом с сыном и обняла его.
- Пожалуйста, не плачь, лучше поспи, наберись сил, у тебя завтра сложный экзамен… - сказала она ему, гладя по голове.
- Плевал я на эту учебу, мама! - воскликнул Морис, но голос его уже был чуть спокойнее. - Зачем мне учиться, если ни одна адвокатская контора не возьмет такого красавца, как я? Ни рожи, ни голоса… А ведь на судебных заседаниях нужно быть борзым, петь как соловей, а еще нравиться судье, присяжным заседателям.
- Мы что-нибудь придумаем, сынок, - Луиза говорила это постоянно, страшно раздражая Мориса, но он понимал, что больше она ничего сказать не может, и обычно засыпал под ее увещевания, под сладкую ложь и бесконечные обещания, что однажды все образуется, и они вновь будут счастливы. Когда-нибудь.
Однажды Каролис принял твердое решение покинуть родину, где к нему относились все с большим подозрением, и отправиться на гастроли по Азии. Иногда литовец по старинке выходил на манеж в роли циркового силача или акробата, но в основном показывал борцовские навыки.
Он не только зарабатывал приличные деньги, но и снискал большую любовь в каждой стране, которую посещал. Мужчины уважали его за то, что он был непобедимым, а его атлетичное тело восхищало женщин. Это был эффектный брюнет с прической на пробор. Молодой человек с точеными чертами лица, могучими, почти сросшимися бровями и выразительными глазами легко покорял сердца азиатских красоток, но у него было мало времени на бурные романы, поэтому он выбрал себе постоянную женщину, самую верную поклонницу Ольгу Морассе из Тобольска. Женщина готова была ехать за ним хоть на край света, а также терпеть бесконечную занятость партнера.
Везде литовца ждал успех, а последним пунктом в его азиатском маршруте стала Япония. Которая встретила чужестранца весьма радушно, а когда японцы узнали, что к ним приехал русский чемпион по борьбе, сразу пригласили в тренировочный лагерь, где проводились схватки по джиу-джитсу.
Каролис с интересом смотрел на гибких парней в кимоно. Каждое действие они сопровождали резким горловым звуком, но после Китая литовца было уже сложно удивить экспрессивностью азиатов. В целом он был прекрасно знаком с техникой джиу-джитсу, но все равно внимательно наблюдал за схватками, стараясь подмечать нюансы. Он сразу понял, кто в зале хорош, а кто - зеленый новичок.
- Русский мастер, позвольте предложить вам разминочный бой, - услышал он голос позади, и, оглянувшись, увидел коренастого японца в кимоно.
Каролис не сразу понял, что в зале наступила полная тишина, и все теперь смотрели только на них. Кто-то уже протягивал ему кимоно, и отказать было нельзя. Каролис, уставший с дороги, вздохнул и принял вызов. Пока он переодевался, противник уже ждал его на матах, а во взгляде его появилась нотка презрения. Литовец вспомнил, как с ним сражались огромные сибиряки, которые думали, что побороть невысокого парня можно будет с закрытыми глазами, но всякий раз, проигрывая, искренне удивлялись.
- Вы будете сражаться по правилам борьбы? - спросил седовласый японец, которому поручили судить поединок.
- Нет, что вы, я хорошо знаком с техникой джиу-джитсу, - отмахнулся Каролис, зная, что сильно рискует, но риск был у него в крови.
Поединок стал одним из самых сложных в его жизни. Каролису было проще в том смысле, что он проводил множество схваток разными стилями, и это делало его разносторонним противником, способным принимать нестандартные решения, причем в рамках конкретных правил. Но японец, вышедший сражаться против него, много лет занимался исключительно джиу-джитсу, и отточил все приемы до совершенства. Это была битва двух идеологий: человека, способного импровизировать и удивлять, с одной стороны, и человека консервативного, стойкого, бескомпромиссного, но во многом предсказуемого, с другой. Обливаясь потом, уже мало что понимая, Каролис под конец схватки редко контратаковал, но и его соперник, поначалу снисходительно улыбавшийся, тяжело дышал и больше не кричал на весь зал, когда проводил удачные приемы. Каролис понимал, что преимущество на стороне японца, но в решающий момент именно его опыт и смекалка помогли вырвать победу.
Несколько минут в зале стояла полная тишина, а потом японцы столпились вокруг Каролиса и наградили чужестранца самыми долгими аплодисментами в его жизни.
- Мастер Карл, вы только что победили чемпиона Японии, - объявил ему седовласый старик. - Но это был неофициальный поединок. Готовы ли вы принять участие в нашем чемпионате?
Он дал согласие и тут же был приглашен на праздничный ужин, где впервые услышал легенду о враче Акаяме. Ее рассказал литовцу седовласый старец, который теперь неотрывно ходил за ним.
- Мастер Акаяма однажды заметил, что ветки больших деревьев сломались под тяжестью снега, а ветки ивы, поддавшись силе, затем поднялись и уцелели, - говорил японец. - Это наблюдение настолько впечатлило его, что он основал школу джиу-джитсу. Наш стиль зааточен на оборону, на умение находить слабые стороны в сильном противнике, но сегодня чемпион слегка отошел от правил, когда боролся с вами, мастер Карл, потому что решил, что вы слабый соперник, и с вами можно провести красивый, яркий бой. Но на чемпионате он не совершит прежней ошибки, и вы проиграете. Ему все проигрывают.
Каролис, в очередной раз безуспешно пытавшийся подцепить кусок рыбы слишком тонкими палочками, усмехнулся. Сколько раз ему говорили, что он обречен, что шансы на победу близки к нулю, а потом он просто выходил и всех побеждал.
- Знаете, когда я был в Китае, то выиграл там несколько турниров, но суть не в этом, - Каролис пристально посмотрел на собеседника, жадно ловившего каждое слово. - Я познакомился там с вашим соотечественником. Мы заперлись с ним в зале на полтора года, и он обучал меня искусству дзюдо. И под конец наших совместных тренировок он только и делал, что утверждал - мол, только японец может по-настоящему постичь искусство дзюдо, отмечая, правда, что у меня тоже есть «небольшие успехи».
Мне показалось это оскорбительным! Чем я хуже, почему я не могу быть лучшим в дзюдо или в джиу-джитсу? Для этого во мне должна обязательно течь кровь азиата? Я способен дать бой кому угодно! Признаюсь честно, ехал сюда, желая доказать, что могу быть лучшим в Японии на турнирах по дзюдо, но теперь, несомненно, приложу все усилия, чтобы побить и лучших мастеров джиу-джитсу. И, поверьте, я сделаю все, чтобы завоевать первое место на чемпионате. А если надо будет, прыгну выше головы. Ведь не зря же меня считали лучшим акробатом в цирке!
- О! - только и смог вымолвить седовласый японец. В этот момент к ним подошла немного тучная женщина и, нагнувшись к Каролису, что-то прошептала.
- Простите, но Ольга, моя подруга из Тобольска, говорит, что у нее разболелась голова, - сказал, поднимаясь, Каролис. - Завтра мы выезжаем в Йокогаму, там я буду готовиться к турниру. А пока я готовлюсь, можете присылать ваших лучших мастеров, я буду давать сеансы борьбы и класть их на лопатки одного за другим. Мне не важно, какими боевыми искусствами они владеют, я только знаю, что им придется сильно постараться, чтобы чем-то удивить меня.
Через несколько месяцев Каролис и Ольга стояли на японском причале, глядя на огромный океанический лайнер. На шее у Каролиса красовалась медаль, доставшаяся ему за первое место на чемпионате Японии по джиу-джитсу. Возле ног чемпиона стояли чемоданы, наполненные кубками и наградами, среди которых было 48 золотых медалей, завоеванных на различных турнирах.
Корабль должен был отчалить в американский Сиэтл, где Каролиса ждали новые свершения. Он еще раз посмотрел на толпу - тысячи японцев пришли проводить его. Литовец надеялся, что где-то среди них находится поверженный чемпион. Каролис искренне жалел японца, для которого победа над ним была делом чести, но он вновь проиграл. Кто-то шепнул Каролису сразу после финальной схватки, что такой позор можно искупить только одним способом - воткнуть себе в живот меч самурая.
- Ну что, пошли? - улыбнулась Ольга, взяв Каролиса за руку. - А то лайнер уплывет без нас.
Литовец поднял руку под восторженный рев японцев, низко поклонился им, а потом стал подниматься по трапу, с восхищением рассматривая огромный лайнер, построенный в стране, где он собирался остаться надолго.
В Соединенных Штатах он станет профессиональным рестлером и завоюет титулы чемпиона мира.
Огромный человек склонился над ватманом и старательно выводил линии. Когда-то этим занимался его отец, теперь инженерные навыки использовал уже младший Тийе, поступив на службу в военно-морской флот Франции.
Рука Мориса устала держать маленький карандаш, который постоянно выскальзывал из больших пальцев, но он старался отработать чертеж на совесть. Где-то снаружи каюты послышались крадущиеся шаги, и Морис нахмурился. Некоторые сослуживцы относились к нему с насмешкой, и он знал, что за спиной о нем говорят гадости, но до открытого конфликта дело пока не дошло.
По опыту прожитых с акромегалией лет Морис знал, что очень скоро он перестанет слышать «le Singe» только за спиной - его обязательно назовут обезьяной в лицо. И Морису не помогут даже внушительные габариты, а также слава успешного атлета. Обычно французские регбисты были популярны среди соотечественников, но Морис, как это часто с ним случалось, оказался исключением из правила.
А ведь однажды он играл на глазах британского короля Георга V. И совершил несколько впечатляющих маневров, за что монарх после матча удостоил его рукопожатия. Пожимая вялую королевскую ладонь, Морис едва на эмоциях не сказал, что Георг V очень похож внешне на Николая II, но, к счастью, вовремя спохватился и избежал бестактности.
Инженер до сих пор вспоминал тот выставочный матч за сборную Франции с удовольствием, особенно момент, когда он вынырнул из толпы, заставив соперников отскочить в сторону, и схватил в воздухе снаряд мощными руками, а затем с яростным ревом рванул вперед, ловко уворачиваясь от британцев. Иногда он отдавал «дыню» партнерам, а они тут же возвращали ее, полагая, что набравшего ход регбиста Мориса Тийе сдержать невозможно. Это был его день, его матч.
В то время Морис еще подумывал стать адвокатом, но проблемы с голосом настолько выбили его из колеи, что он решил досрочно бросить университет в Тулузе и пойти во флот. И ненадолго обрел здесь спокойствие, но в последнее время чувствовал, как к нему растет неприязнь у менее одаренных сослуживцев. Инженерную мысль Мориса ценило руководство и регулярно давало ему творческие задания, которые требовали внимательного, пытливого ума, что не нравилось некоторым недоучкам.
И вот случилось то, чего Морис так долго ждал - дверь распахнулась, и к нему ввалились три самых завистливых матроса, каждый под два метра ростом. На их фоне 170-сантиметровый инженер выглядел почти карликом.
- Эй, горилла, здорово, - сказал самый мощный из них, медленно подходя к ватману и разглядывая чертеж. - Ты чего тут своей кочергой намалевал? Думаешь, кому-то нужны эти твои художества? Послушай, Тийе, для меня ты - ублюдок, урод, которому не место во флоте. Понимаешь, здесь должны служить физически и морально здоровые люди, а у тебя проблемы на всех фронтах.
Матрос хотел сорвать ватман, но Морис среагировал мгновенно, схватив его за руку, после чего провел болевой прием, которому его когда-то обучил один знакомый. Гигантский матрос, только что такой уверенный в себе, покраснел и закричал от боли, умоляя, чтобы Морис отпустил его или хотя бы немного ослабил захват. Товарищи гиганта переглянулись и молча вышли. А Морис продолжал удерживать руку матроса в неудобном положении.
- Знаешь, я уже столько повидал таких, как ты - обиженных жизнью людей, - медленно заговорил он, удерживая матроса возле себя. - Вроде бы ты и здоровый мужик, нет никаких отклонений, как у меня. Но вот если заглянуть к тебе вовнутрь, посмотреть, что у тебя в голове, станет действительно страшно. А знаешь, почему? Потому что там абсолютная пустота. Это как море в штиль, смотришь с палубы и не видишь ничего, разве только чайка иногда пролетит. Мне тебя искренне жаль, потому что не я жертва, а ты. И меня, а не тебя, ждет интересное, насыщенное будущее.
Знаешь, еще недавно я ужасно комплексовал из-за внешности. Каждый раз мне становилось очень обидно, когда я шел по улице и слышал за спиной уханье или обидные прозвища. Моя жизнь после диагноза казалась бессмысленной, я даже отправился к Сене, чтобы утопиться, но что-то меня тогда остановило. Наверное, это был переломный момент, и я понял, что в этой жизни должно быть что-то еще, чего я просто пока не узнал. Я верю в это, и вера держит меня на плаву. А что может удержать на воде тебя, брат? Кроме твоих мускулов, конечно.
- Иди ты в жопу, козел, - неожиданно окрысился матрос и попытался плюнуть в лицо Мориса. Тогда инженер снова применил болевой прием, после чего едва не оглох от страшного вопля.
В каюту вошел капитан, и инженер тут же отпустил матроса.
- Так, я вижу, вы тут плодотворно работаете, ребята, - вздохнул капитан. - А знаете, у нас во флоте есть секция, в которой самые сильные сотрудники занимаются борьбой. Морис, я полагаю, ты мог бы стать там звездой, не хочешь попробовать?
- А то! - широко улыбнулся инженер, который за пять лет отменной работы во флоте дослужится до звания главного старшины, и уйдет на гражданку одним из сильнейших атлетов кружка.
Но даже после этого он по-прежнему просыпался по ночам в холодном поту и с застрявшим в горле криком.
Каролис медленно шел по Итальянскому бульвару, невольно сравнивая его с Бродвеем. Перед глазами литовца мелькали бесконечные витрины, вывески, постеры. Люди со светлыми, одухотворенными лицами прогуливались по мощеным улицам в нарядных платьях и костюмах, оживленно разговаривая о театре, кино, политике.
Вот он увидел блондинку в черном платье и модной шляпке, а потом, переведя взгляд на постер с фильмом, увидел ее лицо крупным планом - это была актриса, игравшая главную роль. В другой раз мимо прошел мужчина в широкополой шляпе и пестром полосатом костюме, и через минуту до Каролиса дошло, что недавно он видел его на театральных подмостках.
Здесь, в центре светского Парижа, Каролис чувствовал драйв, жизнь, которая била ключом. Но если бы он присмотрелся внимательнее, то увидел бы, что некоторые улыбки были фальшивыми, и за их ширмой прятались отчаяние и безнадега. А у иных прохожих глаза сияли вовсе не от счастья, а из-за приема сильных наркотических веществ. Но Каролису не хотелось заморачиваться, он влился в эту люминесцентную толпу, и плыл по течению, стараясь не грузить себя лишними мыслями.
Он специально пришел на Итальянский бульвар вечером, чтобы посмотреть на парижский бомонд при свете фонарей и рекламных витрин. Ему хотелось хоть немного отвлечься от спорта, которому он посвятил жизнь. В США Каролис добился всех возможных высот, стал чемпионом мира в двух весовых категориях, и теперь совершал показательное турне по европейским странам, заодно высматривая потенциальных героев для рестлинга, вида спорта, ради которого американцы готовы были вытряхивать содержимое своих кошельков.
Франция встретила его помпезной жизнью, и он невольно отвлекся от миссии рекрутера. Но когда на дальнем конце бульвара появился Морис Тийе, его интуиция сработала незамедлительно.
Сначала Каролис подумал, что видит загримированного Франкенштейна, но присмотревшись, понял, что перед ним человек с каким-то серьезным заболеванием. Морис шел, бормоча себе под нос сценарий для фильма - ему светила очередная эпизодическая роль, именно этим он последние годы и зарабатывал себе на жизнь, иногда участвуя в любительских соревнованиях по борьбе.
Увидев литовца, который пялился на него с глупой ухмылкой, будто Морис был каким-нибудь музейным экспонатом, француз тяжело вздохнул и собрался пройти дальше.
- Постойте, - смутился Каролис, который по долгу службы должен был проглядеть всех европейских уродов, чтобы хоть чем-то удивить зажравшуюся американскую публику. При этом литовец был человеком с большим, чутким сердцем, и сразу увидел боль в глазах Мориса. Он понял, что этот мужчина сильно страдает из-за своей внешности, хотя и старается не подавать вида.
Каролис был так смущен, что невольно заговорил по-русски, и Морис, услышав родной язык, остановился как вкопанный. Теперь уже он с удивлением таращился на незнакомца.
- Я вас понимаю! - заговорил француз, когда немного пришел в себя. - Вообще, я знаю 14 языков, но русский - мой любимый. Дело в том, что я родился в Российской Империи, и жил там до тех пор, пока не грянула октябрьская революция. Мы с мамой снимали квартиру на Малой Лубянке, но вынуждены были бросить все и уехать… Сейчас она иногда ездит в Москву, изучает языки в местном университете.
- Я тоже родился в Империи, но только в Литве, - обрадовался Каролис, и оба сели на скамейку, чтобы поговорить более основательно. - Кстати, правильно сделали, что уехали. В империи происходили совсем мрачные события, и, что самое ужасное, после ее падения ситуация лучше не стала. До меня доходят слухи, что при Сталине режим стал совсем кровавым, люди доносят друг на друга, и за малейший нелепый слух человека могут расстрелять. Так что советую вашей матушке изучать языки где-нибудь в другом месте.
Каролис вдруг спохватился и принялся извиняться перед собеседником. Ему нужно было поскорее объяснить, что именно он хочет от француза.
- Вы простите ради бога, что отвлекаю, просто я спортсмен, занимаюсь различными видами борьбы, и ищу способных учеников, которые могли бы поехать со мной в Америку, - выдал он скороговоркой. - Смотрю, вы прекрасно сложенный атлет, может, занимаетесь какими-нибудь видами спорта?
Морис улыбнулся еще шире и рассказал о своих победах на любительских турнирах.
- Тогда давайте так, приходите ко мне в зал, и мы посмотрим, что можно сделать! - хлопнул Каролис французского богатыря по плечу, и сделал это намеренно сильно, но Морис даже ухом не повел. И уже через три дня появился в зале. Чуда, конечно, не случилось, литовец спокойно положил Мориса на лопатки.
Он использовал стиль кетч, известный в СССР под названием вольноамериканская борьба. Оказавшись в США, литовец быстро понял, что этот вид борьбы заточен больше на шоу, и нужно работать на публику, чтобы заработать деньги и славу. Но Каролис сопротивлялся постановочной части поединков и старался демонстрировать публике весь свой богатый арсенал.
Промоутеры ругали его за то, что он не кривлялся, мало контактировал с публикой. Они даже умудрялись критиковать его слишком безупречную технику, которая становилась камнем преткновения почти для всех соперников. Он пользовался большим количеством болевых приемов, которые применял под самыми немыслимыми углами, обрушивая на противников всю свою мощь и стремясь прекращать поединки досрочно. Так, он уничтожил канадского чемпиона Карла ван Вурдена за три минуты! А через год взял свой первый мировой титул в скандальном поединке с еще одним литовцем, выступавшим под псевдонимом Джонни Мейерса.
Это было настоящее цирковое шоу - сначала Джонни засунул Каролису в рот пальцы, и тот в ответ укусил соперника, после чего пошел яростный обмен ударами, и в завязавшуюся драку вмешался рефери. Обозленный Джонни принялся мутузить и судью тоже, пока бой не остановили. Каролис понимал, что этот цирк нравится зрителям, поэтому пошел на сделку с совестью, став чемпионом мира в среднем весе. Но успокаивал себя тем, что никогда не отбывал номер и выкладывался по полной. И вскоре стал лучшем среди тяжеловесов.
- Вы знаете, я совсем мало разбираюсь в борьбе, - признался Морис, когда принял душ и вышел к литовцу, чтобы попрощаться. - Мне известно, что существует греко-римская борьба, и по правилам «классики» нельзя задевать ноги соперника. У вас же какой-то совсем необычный для меня стиль, я с таким никогда не сталкивался. Вы застали меня врасплох, Карл. Я не выдержал испытания? И что теперь, вы просто отпустите меня домой?
Морис разнервничался. Уж больно понравился ему Каролис, его мягкие, добрые глаза внушали доверие. Кроме того, ему казалось, что между ними промелькнула дружеская симпатия.
- Напротив, вы справились на отлично, - довольно потер руками литовец. - Честно говоря, у вас не было шансов, даже при ваших габаритах. Я и не с такими богатырями справлялся. Есть другая проблема. Я попрошу вас уйти из кино, все равно вам платят мало, да и нужны ли эпизодические роли, если можно стать главным героем? Обещаю, если вы будете много и упорно тренироваться, я сделаю из вас чемпиона, и вы станете звездой, ничуть не хуже знаменитого актера. Я уже вижу, какой мы создадим для вас сценический образ.
У вас будет прозвище Французский ангел, вы будете человеком, который научится заигрывать с публикой и уничтожать соперников еще до сражения убийственным взглядом или грозным рыком. При этом даю вам слово, вы будете не просто каким-то фриком, который паясничает на арене. Вашему мастерству именно как борца будут завидовать все!
Морис радостно засмеялся, не веря своему счастью, а когда успокоился, с жаром заговорил:
- Знаете, в одной киностудии меня просили наряжаться в бродягу и разгонять бездомную ребятню, что собиралась возле кинотеатра. Они думали, что грязные попрошайки отваживают респектабельных клиентов, и хотели, чтобы я пугал мелюзгу до чертиков. Если честно, мне эта работа опостылела, а вы делаете такое предложение, от которого невозможно отказаться. По крайней мере, я стану профессиональным борцом, да, без цирка не обойдется, но за свою работу мне хотя бы не будет стыдно, так что по рукам!
И Каролис взялся за дело. Почти год он обучал Мориса всему, что знал, и пришел в восторг от успехов ученика, а ведь французу было 34 года. Несмотря на солидный для начала борцовской карьеры возраст, физически Тийе был в полном порядке, и его силе могли позавидовать многие мастера рестлинга. Поэтому когда промоутеры решили проверить Мориса и заставили его биться с четырьмя соперниками, он легко с ними справился. Затем были триумфальные выступления в Европе, на глазах у тысяч болельщиков. У него появились поклонницы, среди которых была 20-летняя мисс Элейн Хатчинсон, бывшая балерина. Брутальный монстр Морис Тийе стал привлекать женщин, которым было любопытно узнать, каков он в постели.
- Мама, я у тебя звезда! - сказал Морис Луизе после очередного триумфа, и та, крепко обняв сына, шепнула ему на ухо: «Ты всегда был звездой, мой мальчик».
- Да, забыл тебе сказать - скоро едем в Америку, - улыбнулся ей Морис и тут же заснул, пока ошеломленная мать смотрела на него широко раскрытыми глазами.
В эту ночь Морис спал крепким сном - кошмары наконец-то отступили.
...
Зрители, заполнившие до отказа арену Boston Garden, с нетерпением ждали, когда на американской земле дебютирует их самый страшный кошмар. Французский ангел смотрелся на буклетах устрашающе, его огромное лицо внушало ужас, свирепые глаза светились дьявольским огнем, а на губах блуждала улыбка акулы. Немногие отважились привести с собой в зал детей.
Зрителям пообещали привести монстра, каких американский народ еще не видывал. Итальянский рестлер Луиджи, первый соперник Мориса, никого не интересовал, он был просто обедом, которым скоро полакомится французский Франкенштейн. Луиджи первым появился на публике и нервно глядел в сторону дверей, из которых должен был появиться подопечный великого Каролиса Пожело.
В зале присутствовала группа ученых из Гарварда, среди которых были врачи и антропологи. Они принесли с собой громоздкое оборудование, чтобы провести замеры тела Мориса Тийе. И тоже с волнением посматривали на двери, скрывавшие заморское «чудовище».
Но вот они распахнулись и в проходе, который вел к рингу, появился Морис. Тут же раздался оглушительный свист и крики «бу-у!», но француз с абсолютно непроницаемым лицом-маской направился к Луиджи, который, перегнувшись через канаты, с ужасом наблюдал за тем, как на него надвигается человек-гора. Морис хищно улыбнулся ему и подмигнул, тогда Луиджи посмотрел на своего промоутера и трусливо передернул плечами.
Француз, приподняв канаты, забрался внутрь квадрата и поднял руку, приветствуя толпу. Луиджи шумно сглотнул, увидев мощную ладонь, представив, как эти крупные пальцы впиваются ему в лицо. А Морис склонился над канатами и вдруг зарычал, отчего зрители, сидевшие в первых рядах, заметно побледнели. Каролис Пожела показал своему ученику большой палец. Литовец знал, что подобные приемчики в исполнении его подопечного обязательно понравятся американцам.
Расправившись с Луиджи, Морис театрально поклонился толпе, которая по-прежнему свистела, но все же кое-кто наградил победителя аплодисментами.
- Это грандиозно, просто грандиозно, - бормотал после схватки антрополог Эрнст Хутон, завершив обмеры и выключив рентгеновский аппарат. - Морис, ваш рост - 174 сантиметра, вес - 125 килограммов. Ваша голова в два раза больше нормы! Толщина черепа в некоторых местах превышает два сантиметра, ваш затылочный бугор больше обычного в три раза, размер лобных пазух тоже невероятен. Головной мозг, как показывают приборы, функционирует без отклонений, и он больше, чем у среднестатистического профессора колледжа. Головка плечевой кости, самой крупной в руке человека, превышает норму в полтора раза. Да и вообще, размер всех ваших 206 костей удивителен, и по весу они тоже нестандартны, из-за отложений кальция. Некоторые ваши позвонки толще в четыре раза чем у обычного 185-сантиметрового человека. А отдельные ребра в три раза толще чем у любого из ваших соперников. Простите за такой эпитет, но вы, Морис, - анатомический фрик, самый мощный и крепкий человек из всех, что я видел.
- Эй, дружище, да ты должен радоваться, что стал таким исключительным, - усмехнулся Каролис. - Нечего пенять на судьбу, лучше благодари ее. У тебя отличные мозги, недаром ты обыгрываешь всех в шахматы, делаешь ювелирные чертежи и говоришь на 14 языках. А какая у тебя уникальная внешность! В твоих руках столько мощи, что ты можешь запросто двигать трамвайный вагон или даже поезд, и получать за это хорошие чаевые. Эх, если бы ты занялся борьбой чуть раньше, но даже сейчас твои успехи грандиозны.
Слушая друга, Морис развернул записку, которую ему передали из зала. В ней были телефонный номер и фотокарточка красотки, каких он видел только на экране телевизора. Девица написала ему: «Пупсик, позвони, я хочу познакомиться лично!»
- А знаешь что, Карл? - сказал француз, склонив голову на бок. - Я теперь настолько популярен, что меня даже позвали в чикагский Музей естественной истории имени Филда, чтобы я попозировал рядом с рисунками неандертальцев. Говорят, я очень похож на этих древних людей. И знаешь что? Я согласился. Потому что мне нравится быть не таким, как все. Когда-то я каждую ночь просыпался из-за жутких кошмаров, но теперь сплю как младенец. И все благодаря тебе, Карл. Как же я тебе признателен!
Успехи Мориса шли по нарастающей, и у него появлялось все больше известных друзей - даже Мэрилин Монро с удовольствием каталась в «линкольне» француза и ходила с ним на бейсбольные матчи.
Морис побеждал всех самых известных рестлеров и на третий год с начала карьеры стал чемпионом мира, поборов очень опытного и сильного Стива Кейси. После этого он еще не раз становился чемпионом мира по разным версиям. В числе поверженных соперников Мориса оказались легендарные Мэн Дин, Стрэнджер Льюис, Джо Саволди. И хотя француз часто устраивал шоу в ринге, он оставался невероятно талантливым атлетом. Рестлинг в США тогда еще не стал видом спорта, в котором все происходило исключительно по сценарию, так что борцовская техника имела большое значение.
Тратя много времени на эпатажные выступления, Морис оставался очень набожным человеком и регулярно посещал католическую церковь. А однажды его пригласил к себе в резиденцию Папа Римский Пий XII, причем приглашение последовало в день святого Мориса.
- Карл, дорогой мой товарищ, ты только посмотри, что я привез из Ватикана, - скажет после встречи Морис, протягивая фотокарточку.
- Я вижу тебя, а рядом какой-то малознакомый человек, Папа Римский что ли, - расхохотался Каролис, наблюдая, как Морис бережно кладет фотографию обратно в конверт.
- В этой жизни мне, пожалуй, не хватает только одного, - вздохнул француз, печально посмотрев на друга. - Большой любви!
...
У Мориса в ринге был только один соперник - его болезнь. Рост костей не останавливался, иногда он кричал от боли, но продолжал выходить на арену, чтобы зарабатывать. Однажды он был назван самым высокооплачиваемым спортсменом Штатов, но мало кто знал, какой ценой давались ему схватки. Падая на колени после зубодробительных приемов, он стискивал зубы, чтобы не визжать от жуткой боли. А подниматься ему становилось все сложнее. Соперники постепенно приноровились к его стилю, и его нестандартная внешность перестала быть для них загадкой. Многие знали, что именно нужно делать, чтобы Морису Тийе было очень больно, и пользовались этим. Долгое время француз был непобедимым, но под конец карьеры стал все чаще проигрывать.
И все чаще задумываться о вечном.
- Каракас, как же ты красив! - воскликнул он, приехав на гастроли в Венесуэлу. - Это лучшее место на Земле после Парижа.
- Морис, дружище, а хочешь, откажемся от схватки? - спросил Каролис, обеспокоенно глядя на француза и его слегка трясущиеся руки. - Мы могли бы просто пожить здесь в удовольствие. Всех денег мира не заработаешь, о себе тоже нужно думать. Хотя бы иногда.
- Ты не понимаешь, Карл, там, в ринге, я свободен, - отмахнулся Морис. - Там я борюсь вовсе не с соперниками, а с теми демонами, что живут в моей голове. А поскольку она у меня огромная, то и демонов, сам понимаешь, предостаточно.
Оба грустно рассмеялись, а потом увидели, как к ним бежит, размахивая руками, промоутер Оскар Ибарра.
- Там, там… - пытался объясниться он, но никак не мог справиться со сбившимся дыханием. Морис налил ему водички, и тогда Оскар, сделав несколько глотков, заговорил. По мере того, как он рассказывал, лица Мориса и Карла становились все мрачнее и мрачнее.
Недалеко от их отеля находилась католическая церковь Santa Teresa. Одно из подсобных помещений, по неизвестным причинам, загорелось. Увидев, как в зал для церковных служений просачивается дым, прихожане запаниковали и принялись кричать «Пожар! Пожар!», а потом бросились к выходу. Эти крики услышали люди снаружи и бросились в церковь на помощь. В результате возникла давка. Более сорока женщин и детей были раздавлены насмерть.
- Немедленно отведи нас к отцу Карилло, - заявил Морис, как только выслушал историю. Уже в церкви, разговаривая со священником, он с трудом сдерживал слезы.
- Я хочу сделать анонимные пожертвования в пользу матерей, которые только что лишились самого главного сокровища в жизни… - говорил он прерывистым голосом. - И хотя у меня своих детей нет, только крестный, я очень сильно люблю их. Во Франции я даже открыл фонд помощи беспризорникам…
Мориса внимательно слушала смуглолицая прихожанка Каролина Рамирес. После разговора с Карилло француз вышел подышать свежим воздухом и дернулся, почувствовав, как к нему прикоснулась чья-то рука.
- Простите, я только что слышала ваш разговор с отцом Карилло, - Морис обернулся и, едва взглянув в карие глаза, понял, что попал в сети любви. Дальше все было как в тумане. Вместе с девушкой он съездил в местный лагерь для беспризорников, а затем в госпиталь, где удалось пообщаться с некоторыми жертвами смертельной давки. Оказав материальную помощь, Морис сосредоточился на своей новой знакомой.
С каждый днем, проведенным в Венесуэле, Морис узнавал Каролину все лучше. Вскоре он понял, что хочет жениться на этой девушке. 49-летний француз был, как писали журналисты, самым уродливым человеком на свете. Что не мешало ему желать семейного счастья.
- Морис, ты мужчина с самым большим сердцем, в прямом и переносном смысле, - шептала ему Каролина, выслушав признание в любви. - И ты мне очень нравишься, я таких чувств еще не испытывала.
Рестлер приехал в Венесуэлу на две недели, а уехал в итоге лишь через полтора месяца - почти все это время он пытался уговорить Каролину выйти за него замуж. И хотя он ей сильно нравился как человек, девушка находила его внешность отвратительной, а ее родителей смущал чересчур солидный возраст Тийе.
Однажды Морис пришел к смуглолицей красавице в последний раз.
- Каролина, - говорил он дрожавшим от волнения голосом. - Я через многое прошел, судьба наказывала меня постоянно, правда, уж и не знаю, за какие грехи… Может, небожителям точно так же, как и обычным людям, отвратительна моя внешность, и они хотят, чтобы я поскорее оказался в земле? Всю жизнь я боялся открыть кому-то свое сердце, боялся, что меня отвергнут. Ты была так чиста, так невинна, когда мы познакомились. Ты видела во мне не только машину по зарабатыванию денег, ты видела человека, который очень любит жизнь, а также людей, что его окружают.
Прости, что я этим воспользовался, прости, что поставил тебя в неловкое положение, заставил думать о семье, хотя ты еще так молода и не успела повидать жизни, испытать сильные чувства. Я тебе понравился, и ты дала мне даже больше, чем могла - свои поцелуи, свою страсть. Знай, я никогда тебя не забуду, за ту нежность, что я видел в твоих глазах, за ту доброту, что живет в твоем сердце. Я никогда и подумать не мог, что женщины могут испытывать ко мне что-то подобное, раньше я видел только праздный интерес, желание запустить руку в мой кошелек, разделить со мной славу, узнать, какой я в постели. Я устал от женской корысти, мне нужна была ты, Каролина, чтобы получить от этой жизни самые ценные эмоции. А теперь прощай, моя дорогая. И я буду благодарен, если иногда, закрывая глаза, ты будешь представлять себе мое лицо, и оно будет вызывать у тебя не оторопь, а самые нежные чувства.
Когда он произносил эти слова, то смотрел в пол, держа Каролину за руки. Закончив говорить, он резко встал и покинул дом. Если бы он оглянулся, то увидел сотрясавшуюся от рыданий девушку, сердце которой он все же успел покорить.
Но было уже слишком поздно.
- Пусть Ольга споет нам, Карл, - улыбнулся Морис, сидя в кресле-качалке. Он окончательно поселился в доме Пожелы - вскоре после того, как перенес пневмонию.
- Да, Оля, покажи нам, какой у тебя ангельский голосок, - согласился Каролис, намекая на оперное прошлое своей супруги.
И Ольга запела, а мужчины закрыли глаза, наслаждаясь фантастически красивым голосом. Неожиданно Каролис сильно закашлялся. Приступ длился несколько минут, а когда все кончилось, Ольга забрала у него окровавленное бумажное полотенце.
- Ты в порядке? - спросил Морис, положив ладонь на грудь - у него вновь защемило сердце. Все чаще француза беспокоили сильные сердечные боли, особенно после пневмонии. А когда он узнал, что у его лучшего друга обнаружили рак, то перенес небольшой приступ.
- Еще вчера мы могли порвать кого угодно, а сегодня не сможем и до туалета доползти, - пошутил Каролис.
- Ладно, Карл, оставляю тебя наедине с женой, может, она отвлечет тебя от недуга чем-нибудь более интересным, чем пение, - Морис нашел в себе силы на ответную шутку, понимая, что Каролису нужно отвлекаться. И обрадовался, увидев его улыбку. Вот только в уголке губ Каролиса блеснула алая капля крови, и Морис быстро отвернулся, чтобы друг не увидел его слез.
В своей комнате Морис сидел еще полчаса, думая о друге, а потом, устав от тревожных мыслей, прилег отдохнуть. Он спал долго и крепко, а проснувшись, увидел перед собой Ольгу.
- Ах, Морис, - сказала она и, не устояв на ногах, упала на кровать. - Его больше нет, Карла больше нет!
- Мне нужно выйти, - пробормотал смертельно побледневший Морис, почувствовав, как в глазах резко потемнело. - Я… сейчас… вернусь.
Сделав несколько шагов к двери, он рухнул на колени, а потом завалился на бок.
Пройдет всего тринадцать часов после смерти Карла, и в больнице перестанет биться еще одно сердце.
Каролиса Пожелу и Мориса Тийе похоронят в один день, на церемонию прощания придут тысячи скорбящих людей.
На единой могильной плите будет высечена надпись: «И даже смерть не способна разлучить друзей».
Через много лет Уильям Стейг нарисует легендарного мультяшного героя, зеленокожего монстра по имени Шрек. Говорят, он создавал своего персонажа по образу и подобию Мориса Тийе. Учитывая, что у Шрека есть любимая женщина, и его безумно любят дети, Французский ангел наверняка был бы доволен результатом.
А главное, Морис Тийе похож на Шрека не только внешне. Он был таким же добрым, чутким и отзывчивым, как и чудовище Стейга.