…Седьмой раунд был каким-то странным. Помню, я тогда написал: было такое впечатление, будто один танцует, а другой смотрит. Танцевал, а точнее легко передвигался по рингу, конечно, Ляхович, а Бриггс на это смотрел, в самом прямом смысле слова разинув рот, но не от удивления и восторга, а от усталости. Он попытался зажать Ляховича в углу, но тот легко вывернулся. Публика бузила. Думаю, те, кого завлек лично Дон Кинг, негодовали больше всех.
Не знаю, что случилось с Бриггсом в 8-м раунде. Начал он его неважно и выглядел живой иллюстрацией выражения «колосс на глиняных ногах». Вылитый плохой парень из плохого же боевика в Последнем Самом Страшном Бою, перед тем как парень хороший вышибет из него дух вместе с пятком зубов. А потом как будто какой-то доктор-невидимка что-то вколол Бриггсу прямо сквозь портки. Он стал осыпать Ляховича ударами с обеих рук, а правым апперкотом даже прилично потряс его. В общем, раунд он довольно неожиданно выиграл.
Тогда это показалось временной неприятностью. Однако и в девятом раунде Бриггс был лучше. Он опять несколько раз провел свой левый снизу-сбоку. Ляхович ответил. Правым боковым он поставил Бриггса в позу цапли - на одну ногу. Даже носорог на одной ноге смотрелся бы изящнее, но Бриггс встал на обе и в долгу не остался. В результате и девятый раунд оказался за ним, но и это не вызвало большого беспокойства. Хотя… Вот бывает такое чувство: чуешь опасность, но сам в нее не веришь. Что-то подобное, пожалуй, было и тогда.
Но если и было, то сплыло. Прямо в следующем раунде, который Ляхович опять, пусть и не очень зрелищно, но выиграл. А в перерыве, как пел Владимир Высоцкий, «бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше», - это так заходился в исступлении тренер Бриггса, который действительно «то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж». А еще то ли топал ногами, то ли рукой бил, сейчас уже не помню, по настилу ринга, чем изрядно развлек местную журналистскую братию. А то она снова стала похрапывать в ожидании мало интересовавшей американцев победы Ляховича по очкам…
Моя жена, рассказывая о том, как ее школьная директриса шла по коридору, как-то употребила потрясающее выражение: «Ор двигался впереди нее». Но после десятого раунда тренер Бриггса превзошел и ту директрису. Он образовал целое облако, точнее, тучу, ора, в середине которой едва виднелась его фигура, беспорядочно раскидывавшая в пространство все четыре конечности. Он так разошелся, что Бриггсу забыли засунуть в рот капу, на одиннадцатый раунд он сначала вышел без нее. Но тут, по-моему, с подачи рефери, его все-таки вернули в угол и с плохо скрытой ненавистью засунули капу в рот.
И тут Бриггс неожиданно пробил отличный апперкот и еще несколько ударов с обеих рук. Ляхович ответил, но менее убедительно. Бриггс смотрелся странно. Ноги его как будто едва держали, но в руках сила была. Откуда он ее брал только, непонятно. Впрочем, и это не внушало никаких опасений. Я уже готовился в репортаже написать что-то вроде «слишком поздно и слишком мало».
И тут наступил двенадцатый раунд.
Бриггс двигался тяжело, как раненый слон, только хобота не хватало. Ляхович, судя по всему решил красиво закончить бой и пошел вперед. Провел несколько ударов, лучшим из которых был левый боковой. Но тут левый боковой засадил ему и Бриггс. Ляхович остановил усталый порыв Бриггса, потом перешел в атаку, однако американец пробил какой-то вымученный правый боковой навстречу.
Ляхович удар почувствовал, но особого вида не подал. Вскоре он снова пошел вперед, и нарвался на теперь уже достаточно резкий удар справа. Что-то у Сергея разладилось. А Бриггс, находясь уже в откровенно сомнамбулическом состоянии, тем не менее, наносил встречные удары, хотя по-прежнему практически стоял на месте. Он даже не воспользовался моментом, когда Ляхович поскользнулся. Просто не успел.
Тем не менее, если можно сказать о стоящем на ногах человеке, что он подполз, то Бриггс именно это и сделал. Он подполз к Ляховичу и пробил справа, потом сдвоенный левый боковой и джеб.
В это время у меня в голове мой собственный голос, как заклинание, повторял: «Слишком мало, слишком поздно. Слишком мало, слишком поздно». Жаль, что Бриггс этого не услышал. Может быть, потому что я думал по-русски, а надо было по-английски. Можете считать, что я поставил здесь смайлик. Только с очень кривой и какой-то жалкой улыбкой.
Бриггс еще раз попал справа и болтанул Ляховича. Еще один правый - и Ляхович упал. Упал!
Нокдаун был тяжелый. И вот как бывает: я вдруг понял, что все время этого ждал. И что именно поэтому, несмотря на все веселые встречи здесь в Финиксе, настроение у меня было какое-то непраздничное. Что я чувствовал, что это произойдет, этот нокаут из ничего, неожиданный, как наводнение в пустыне, но не мог в это поверить. Видимо, потому что не хотел.
Мысли путались в извилинах, как в лабиринте. Да, да, да, наводнение в пустыне. Именно здесь, в Финиксе. В прошлый приезд, в 2000 году, когда здесь же дрались Костя Цзю и Хулио Сесар Чавес, уже в ночь после боя или в следующую, сейчас уже не помню, разразился совершенно дикий ливень с грозой.
А накануне было далеко за сорок, мокрое полотенце высыхало на балконе за пятнадцать минут. Даже представить себе не мог, что в этих местах возможно подобное. Я вышел на балкон и увидел, как молнии, почему-то почти горизонтальные, регулярно перечеркивают небо своим пульсирующим огнем, высвечивая огромные пятиметровые кактусы, которые как будто ожили - их тени зашевелились словно отдельно от них самих. Наверное, ничего более мистического я в жизни больше не видел.
Когда немного пришел в себя, подумал: наверное, будет странно ходить здесь по лужам. Тогда и появилась эта фраза «наводнение в пустыне». И вот теперь оно произошло. Когда никто не ожидал, когда оно казалось абсолютно невозможным, но почему-то оно должно было произойти, и произошло.
Ляхович с огромным трудом поднялся на ноги. Здоровенный тяжеловес стоял, как ребенок, совсем недавно освоивший науку ходьбы. Бой надо было останавливать, но рефери решил дать ему последний шанс. Однако Бриггс давать его, естественно, не собирался. Он мгновенно проснулся, прибил Ляховича к канатам и стал бить-бить-бить. Теперь к наводнению добавился еще и ураган.
Ляхович начал медленно оседать. Силой воли он старался удержаться на ногах, но сознание, судя по взгляду, уже наполовину отключилось. Он просел еще глубже и так же медленно вывалился за канаты ринга - на столик, стоявший метрах в трех прямо передо мной!
Помню, эта сцена потом много раз снова и снова проигрывалась у меня в голове, и я никак не мог от нее избавиться.
Рефери не стал даже счет открывать, да это было и не нужно. Ляхович пришел в себя очень нескоро. Американский журналист, сидевший прямо передо мной и всю дорогу строивший самые скучные рожи, а потом все больше храпевший, когда Ляхович рухнул на стол, взлетел в воздух, а его очки прыгнули у него на носу с риском сорваться, но удержались. "What a fight! (Что за бой!) - заорал он, - What a fight!!!" И все вокруг, также проспавшие больше половины раундов, дружно закивали: "What a fight!"
Выяснилось, что не так уж они и спали - ну, или очень быстро проснулись. Один куда-то сбегал и принес фантастическую новость. Оказывается, после одиннадцати раундов Ляхович вел на всех трех судейских картах: 106-103, 106-103 и 105-104, то есть он выиграл бы бой на двух картах, если бы проиграл последний раунд даже с нокдауном.
Ляховича подняли, но взгляд у него долго был какой-то отсутствующий. Постепенно он начал фокусироваться.
Дальше в памяти полный провал (видно, малая толика от нокаута перепала и мне). Очнулся я уже на пресс-конференции. Как и положено, побежденный держался стоически, а победитель периодически плакал. Ляхович сказал, что пошел в такую решительную и так печально завершившуюся атаку, потому что не знал, с каким отрывом ведет по очкам. Думал, счет где-то равный. То есть, рискнул, чтобы не рисковать. Ну а дальше нарвался на удар…
Бриггс не мог прийти в себя от победы, всех благодарил: команду, тренера, Дона Кинга, а больше всех жену. Особенно жену. Когда заговорил о ней - тогда и заплакал. Сказал, что без нее он никто и ничто, кусок дерьма, что она его вытащила, когда он падал, и без нее он никогда не поднялся бы.
Жена сидела рядом. Красивая женщина, лицом и телом похожая на ту мулатку, которая вдохновила меня на ответ уличному проповеднику, только чуть старше. Какой-то фотограф, сел на колено рядом со мной и, нацелив на нее длинный объектив, который в сочетании с его улыбочкой выглядел как-то непристойно, пробурчал: «Что ж она села так, что грудь в тени?»
Я видел жену Бриггса где-то перед боем, не зная, кто она. Еще подумал: наверное, стерва. Я ошибся. Когда Бриггс делал свое признание, ее глаза тоже увлажнились, и она посмотрела на мужа так, что я отвел глаза. Это вам не в женской бане подглядывать. Это был момент такой интимности, которая бывает только когда мужчина с женщиной остаются вдвоем или когда они никого вокруг просто не видят. Какое-то растворение друг в друге.
Неудобно стало не только мне. Даже тот фотограф на секунду опустил объектив. Потом, правда, опомнился, вскинул обратно, но момент был уже упущен. Бриггс с женой пришли в себя.
Жена Сергея Ляховича, высокая красивая женщина, тоже сидела недалеко от меня. Она тоже смотрела на мужа, и этот взгляд, в котором было очень много материнского, тоже надо было видеть. Она как будто пыталась передать Сергею свою силу. Тот периодически ловил этот взгляд, ему становилось вроде бы полегче, и он отвечал своим - мол, все в порядке. Наводнение в пустыне не утащило его в пучину, и он выбрался на берег. Ну или что там вместо берега во время наводнения…
Неожиданно Дон Кинг попросил меня… сказать несколько слов. Я почувствовал себя словно вызванный к доске и не выучивший урока школьник. Но встал и что-то сказал. Что огорчен за Ляховича, что поздравляю Бриггса… Жаль, не помню ту речь кроме самых общих моментов. Наверное, она была не самой плохой, так как мне достаточно долго аплодировали. Я вообще плохо помню эту пресс-конференцию, только жены Бриггса и Ляховича остались в памяти. Остальное все как-то размыто. Как все закончилось, как расходились, куда пошли… Не помню, и все.
Зато дальнейшее помню очень хорошо. Друзей у меня там не было. Выходил один, пошел куда-то не туда. Сначала не мог найти выход. Наконец, нашел. Прошел первый из двух рядов ведущих наружу «железно-стеклянных» дверей. Когда они захлопнулись, я обнаружил, что с внутренней стороны ручек у них нет - назад ходу не было. Как настоящий герой, я пошел вперед, но там ручек не было тоже. Только с наружной стороны. В общем, оказался я как рыбка в аквариуме. Просидел, наверное, минут двадцать. Сначала молчал, а потом возопил, сам поражаясь мощи своего голоса и силе лексикона.
На мой американский мат пришел, наконец, какой-то мужик и, улыбаясь, выпустил меня наружу.
До отеля можно было дойти пешком, но сил почти не было. И тут я увидел выразительно смотревшего на меня молодого негра-велорикшу, которых в Финиксе больше, чем такси. Я прыгнул в его тележку и назвал отель. Он закрутил педали, а я вдруг неожиданно для самого себя запел, глядя в его раскачивавшуюся спину: «Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой!»
Парень оглянулся, его зубы ослепительно сверкнули в свете фонаря, который мы в тот момент проезжали, и вдруг… подхватил мелодию, с ходу обработав ее в стиле диксиленд! Слова он подхватил тоже, хотя лучше бы не подхватывал. Это был набор звуков, похожий на русский не больше, чем суахили. Но он старался! Мы пели всю дорогу.
Это была даже не картина маслом. Это была фреска. Первая строка парню так и не далась, но вторую - «а если я усну, шмонать меня не надо», - он выпевал исправно. Не то, чтобы узнаваемо, и все же обладатель бешеной фантазии все-таки мог бы ее узнать.
Никаких прохожих не было. Мы пели сами для себя. Это было чистое искусство ради искусства.
«Классная песня», - сказал парень, когда я расплачивался с ним у гостиницы. И уехал в ночь, продолжая насвистывать понравившуюся русскую мелодию. А я остался стоять у отеля в обрушившейся на меня тишине.