Большое видится на расстоянии, а лучшее расстояние - это время. Почти день в день десять лет назад, 4 ноября 2006 года, я стал свидетелем до крайности драматичного боя Сергея Ляховича и Шэннона Бриггса в Финиксе, штат Аризона. Тогда я написал немаленькую статью и о самом этом поединке, и обо всем, что его окружало. Однако теперь я хочу сделать это снова и не только для того, чтобы еще раз пережить те бурные дни, но и потому что многое сейчас видится иначе. Кроме того, теперь я не ограничен газетным объемом, что тоже не мешает делу.
Итак, я прилетел в Финикс в четверг 2 ноября. Рейс был непрямой, но хоть убей не могу вспомнить, где я пересаживался. Кажется, в Лос-Анджелесе, как и тогда, когда летел в Финикс в первый раз - на бой Кости Цзю с Хулио Сесаром Чавесом в 2000 году. Но, где бы я не пересаживался, помню свои невеселые мысли. Вот так бывает: мысли помню, а где они мне пришли в голову - нет.
Тогда, на пути в Финикс во второй раз, я подумал, что Америка стала на удивление другой. Шесть лет назад атмосфера на внутренних американских линиях была до странного беспечной. Ты мог пронести на борт хоть пулемет, если он влезал в твой карман. Да и на твоем плече на него вряд ли обратили бы особое внимание. Ну, привык человек так ходить. Если это и преувеличение, то не слишком сильное. Я не помню никакой проверки, когда пересаживался в Лос-Анджелесе, чтобы лететь в Финикс. То есть вообще никакой. Не думаю, что я предвидел события 11 сентября 2001 года, но что-то отчетливо шевельнулось тогда в голове. Я подумал, что когда-нибудь это может привести к беде, и, когда приехал в Москву, всем рассказывал об этом странном раздолбайстве.
Стюардессы на том рейсе 2000 года были не очень молодыми милыми мамками, добрыми и грудастыми, которые накормили немногочисленных пассажиров от пуза и все искали, чем они еще могут нам помочь. Одна из этих женщин, глядя на меня, решила, что этот мальчик весит меньше ста кило, а раз так, значит, он все еще голоден, и принесла дополнительно еще что-то вкусное. В общем, когда долетел до Финикса, я был совершенно очарован Америкой.
В 2006 году все было иначе. Тебя прощупывали глазами и проверяли все, что у тебя было, а прежде всего, тебя самого. Я все вспоминал тогда статью одной глупой журналистки, которая оказалась 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и рассказывала, как мало повлияли те события на американцев, принимая шоковое отупение за спокойствие. На самом деле, американцы, больше ста лет не знавшие войны на своей территории, в тот день навсегда перестали чувствовать себя в безопасности. Ни больше, ни меньше.
Ну, вот я и долетел до Финикса во второй раз. Целью моего командировочного путешествия был бой чемпиона мира в тяжелом весе по версии WBO белоруса Сергея Ляховича с американцем Шэнноном Бриггсом, а из Финикса я потом должен был отправиться еще в Нью-Йорк на бой Владимира Кличко с Кэлвином Броком. Такие тогда были времена. Я проводил в командировках месяца три в год. На дворе стояли жирные годы, которые, как тогда казалось, будут продолжаться вечно. Я был, конечно, не тем, кто на них наваривал, но тем, кому от них что-то перепадало, и у меня, наверное, иногда не хватало такта как-то скрывать это в своих статьях. А надо было, так как процентов восемьдесят моих читателей это липовое благоденствие никак не затронуло. Между тем, до конца этой «жирной вечности» для немногих оставалось всего два года. Потом из нее вылетели такие, как я, и всякие банковские клерки, а в последние годы и люди побогаче.
Когда уже подлетал к Финиксу, и самолет пошел на посадку, я неожиданно очень ярко и точно вспомнил, что видел бой Ляховича в этом американском городе шесть лет назад в программе Цзю-Чавес. Ну, да, конечно! Он был одним из первых в тот день и проходил на абсолютно пустом стадионе. Из 17 тысяч мест занято было восемь-десять. Еще десяток человек из технического персонала бродили по залу, но на ринг, где шел бой, они даже взгляд не бросали. Это был мой первый выезд на бои за границу, и я, уже почти десять лет отработавший спортивный журналист, просто понятия не имел, когда на такие мероприятия надо приезжать. Сказали, что начало в шесть, я и приехал.
Когда я вошел в зал, бой только начался, и надо сказать, что смотрелся он странно. Нет, Ляхович выглядел нормально, хотя и у него было немного лишнего веса, но буквально несколько килограммов, что для тяжеловеса никак не криминал, но его соперник… М-да, соперник был хоть куда.
Я могу сейчас посмотреть, как его звали, но сознательно не буду это делать, потому что это имя все равно давно кануло в вечность и безбедно в ней пребывает. Это был рыхлый жирдяй неопределенной расы и еще менее определенного возраста, весом под 150 кг, и, когда Ляхович в него попадал, весь этот студень начинал ходить ходуном. Он все уже понял и про себя, и про этот бой, но на лице его читалась какая-то мультяшная решимость продержаться подольше, а Ляховичу, между тем, было не так уж просто завалить эту тушу. Его удары вязли в ней, как в киселе, и на лице Сергея читалась некая озадаченность, добавлявшая комический эффект ко всему этому действу.
Однако тут Ляхович точно попал, и его соперник, не теряя своего решительного выражения, прямо с ним как-то раздумчиво присел, облокотившись на одну руку и оказавшись в вальяжной позе древнего римлянина на пиру. Он очень хотел встать, но поднять свое увесистое желе уже не мог, и тогда решимость на его лице сменилась такой горькой детской обидой, что захотелось дать ему конфетку.
Между тем, этого терпилу было по-настоящему жаль. На ринг, для которого он подходил, как дойная корова для гусара, которому на ней предложили, размахивая саблей, поскакать в атаку, его вытолкнула явно нелегкая жизнь. Такие мужики иногда бывают даже бездомными, живущими при залах и зарабатывающими таким образом себе на обед. Впрочем, выглядел он так, как будто пустил на жратву то, на что можно было и дом себе купить.
Жаль было и Ляховича. Я посмотрел программу и увидел, что у него это был уже десятый бой. Так можно и всю карьеру провести. Скажу честно, я тогда подумал, что у Сергея ничего не выйдет, и не потому что у него не было данных, а потому что ему не дадут возможности их показать: так и продержат на мешочной диете всю карьеру.
Слава Богу, я ошибся. Сергей Ляхович дождался своего звездного часа, хотя шел к нему долго и не без проблем. 1 апреля 2006 года он совершенно неожиданно победил очень неплохого в то время американца Леймона Брюстера, для чего ему даже пришлось вставать с пола в 7 раунде, и завоевал титул WBO в тяжелом весе. И вот теперь через семь месяцев после своего триумфа он должен был в первый раз защищать свой титул против Шэннона Бриггса.
Ну а самолет тем временем сел с приличным опозданием, из-за чего я не успевал на пресс-конференцию. То ли в Лос-Анджелесе или где там я делал пересадку, то ли уже здесь, в Финиксе, когда меня спросили на пограничном контроле, зачем я прилетел, мой ответ, что на матч Ляхович-Бриггс, вызвал полное недоумение. Бриггса парень еще припомнил, как припоминают кого-то, с кем лет двадцать-тридцать назад учились в одной школе и никогда особо не контачили, а вот имя Ляховича вызвало полное недоумение: «Кто? Лья-что? (Lya-what?) Чемпион МИРА в ТЯЖЕЛОМ весе?!»
Я лишний раз убедился в том, что американцы в психическом плане удивительно здоровый народ, и именно поэтому они всегда будут, в конечном счете, побеждать, как бы многим ни хотелось обратного. Они не сосредотачиваются на неудачах. Если бы в их истории было какое-нибудь Бородино, они бы не объявили его победой, а просто забыли бы о нем. Осталась бы только пара сухих фактов в учебниках.
Титул чемпиона мира в тяжелом весе больше ста лет был для них настоящей национальной святыней. Однако после того, как ею сначала завладел британец Леннокс Льюис, а потом наступила долгая эра доминирования боксеров из бывшего СССР, прежде всего, братьев Кличко, бокс стал существовать для американцев БЕЗ тяжелого веса. Своим тогдашним претендентам они цену знали и как бы говорили им: «Ребята, вы сначала побейте кого-нибудь из этих русских, а потом мы выучим ваши имена». Объяснять им, что братья Кличко - украинцы, а тот же Ляхович - белорус, тоже не стоило. Эта информация проходила через них, как вода сквозь сито. Она их не интересовала. А посему усвоить ее они были не более готовы, чем Вовочка из анекдота интегральное уравнение.
В общем, начало было унылое. В день приезда я так никого и не встретил: ни Ляховича, ни Бриггса, ни Дона Кинга, который проводил это мероприятие, и, честно говоря, не очень печалился по этому поводу. Кто летал в Америку, тем более с пересадкой, тот меня поймет. Когда ты, наконец, окончательно ступишь на твердую почву, тебя уже ничего не интересует. Надо только любой ценой дотянуть до вечера и не ложиться спать раньше, иначе все твое пребывание там превратится в затяжной кошмар. Днем будешь, как бревно, спать не ворочаясь, а ночью ворочаться без сна.
Мне надо было продержаться буквально несколько часов. Я зарегистрировался в отеле и отправился в какой-то недорогой ресторан, где заснул бы носом в салате, как пьяный гость на свадьбе, если бы хохочущая официантка не прервала мое затяжное пике в тарелку. В общем, как-то я дотянул часов до десяти, после чего с чувством человека, только что совершившего серию подвигов, заснул.
Проснулся я через пару часов. Кто-то с силой ломился ко мне в дверь.
Прекрасная Летчица, по ошибке ломившаяся в мой номер, оказалась при ближайшем рассмотрении стюардессой очень средних лет, да и корреспондент, м-да, прямо скажем, продукт уже не самой первой свежести. А унеслась она не верхом на Харлее, а верхом на чемодане на свой одиннадцатый этаж».
Все было предельно скучно: она просто перепутала этаж. Сейчас бы я далеко не все написал так. Мне тогда было сорок три года, Летчице - где-то тридцать пять. Но в душе мне было двадцать! Поэтому она была для меня «женщиной средних лет». Сейчас, когда мне пятьдесят три, а в душе десять, она для меня была бы просто Женщиной. Ведь в десять как-то не думаешь о том, сколько женщине лет, двадцать, тридцать или пятьдесят. Она просто Женщина. Кстати, она была действительно красивая блондинка и умела себя оформлять. Не только костюм, но и прическа у нее была в стиле Марлен Дитрих.
Но это не главное. Главное - сейчас я никогда не написал бы «Ремарк Хемингуэевич». Понятно, что имелись в виду не двое выдающихся писателей, а их жалкие эпигоны, но все же сегодня я не допустил бы подобного панибратства. Теперь во мне еще больше уважения и к Ремарку с Хэмингуэем, и особенно к тем, кто их читал.
Мужчины тогда на полном серьезе слушали сентиментальные танго вроде «Утомленного солнца», и иногда их глаза даже увлажнялись от слов, которые сейчас кажутся нелепыми, но они были МУЖИКАМИ. Читатели Ремарка и Хемингуэя оказались готовы к самым страшным временам и даже вышли из них победителями. Теперь все крутые, деловые, глупых песен не слушают, Ремарка с Хемингуэем не читают, а мир обабился. Великие страны трепещут не перед армиями, а перед бандами пришлых хулиганов, с которыми любители литературных романтиков и танго расправились бы за месяц. И, как ни странно, я думаю, что между этими, внешне такими далекими друг от друга вещами есть связь. Когда (и если) начнут снова читать Ремарка и Хемингуэя, это будет означать, что ситуация исправляется.
Но это просто мысли вслух, причем десять лет спустя. А тогда я лег спать и, к своему удивлению, не смог заснуть. Более того, мне страшно захотелось есть. Потому что вечером я не столько ел салат, о котором уже рассказывал, сколько пытался подремать в нем.
Что ж, старый солдат между сном и едой всегда выбирает еду. Я так и сделал: отправился вниз в ресторан. Взял ростбиф, и тут ко мне подвалила пьяная тетка, разительно похожая на подвыпившую даму-математика, которая приставала к Штирлицу в швейцарском кафе. К сожалению, я поздно вспомнил, что надо было изобразить «руссо туристо облико морале», языков не знающего и ничего не понимающего. Но я ей ответил, и тут пошло-поехало. Мне сочувствовал и с меня же тащился весь ресторан, а тетку развозило все больше. «Любовь атаковала» меня со всех сторон. Скоро она стала меня пощипывать и потискивать. В конце концов, дама попыталась зубами спереть мой ростбиф прямо с вилки. Но, как писали в русских сказаниях, я «в те поры расторопен был». Мяса я ей не отдал и сам не отдался тоже.
Она обиделась. Потом вдруг утомилась и задремала. Я расплатился с трясущимся от хохота официантом и слинял. Командировка начиналась интересно. За пару часов две таких встречи, что же будет дальше?
А дальше было взвешивание. Уже на следующий день. Главными участниками события, по идее, должны были стать Шэннон Бриггс и Сергей Ляхович, которых, собственно, и взвешивали. Но я не помню никого, кроме Дона Кинга. Он появился не сразу, а до этого все немного скучали. Но вот пришел Дон, стал нести какую-то околесицу, и все проснулись. Он сразу же толкнул пламенную речь о том, как любит все национальности: американцев, мексиканцев, русских и белорусских, а также все человечество, которое просто зашибись, как хорошо. А завтра - завтра будет потрясающий день и потрясающий бой, который увидим все мы, потрясающие люди.
Сейчас глянул свой тогдашний репортаж и выяснил, что я тогда из его речи сделал неплохой вывод:
«И вдруг стало абсолютно ясно, как мало значит, что говорит оратор и как важна личность самого оратора. Люди постепенно просыпались, а проснувшись, начали заводиться. К десятой минуте речи Дона в огромном зале не было ни одного скучающего лица. Попробовал бы кто-нибудь из нас выступить с подобной речью, нас бы согнали с трибуны поганой метлой, а тут, поди ж ты, все счастливы».
Вообще, тот день мне, как и многим другим, сделал Дон. После взвешивания мы, как табор за вожаком, проследовали в какой-то мексиканский ресторан, где персонал мгновенно сделал стойку, увидев, кто к ним пожаловал, а потом забегал, как муравьи.
Через пятнадцать минут мы уже наелись. Через полчаса - объелись. К Дону подошла веселая, красивая официантка, несколько похожая на Сальму Хайек, над лицом которой не колдовали «художники по лицу», положила руку на плечо Кингу и спросила: «Чего хочешь на десерт, Дон?» «Тебя, солнце мое», - ответил Дон.
Я думал, что мы после этого отправимся в отель, но нет. Отправились в какой-то супермаркет. Я ехал в машине с сыном Дона, по-моему, приемным. Он должен был на следующий день играть какую-то важную роль на матче, о чем вдруг вспомнил именно сейчас.
«Мне нужен смокинг! - неожиданно заорал он таким голосом, каким утопающий взывает о спасении, - Мне нужен смокинг!»
Видя эти страдания, шофер сказал, что рядом есть пункт проката смокингов и прочей подобной (вырезано самоцензурой)ни.
«Так вези же нас туда! - закричал младший Дон. И добавил, неожиданно перейдя с вопля на оргазменный шепот, - Вези же»
Мы подъехали. Донский отпрыск посмотрел на меня и сказал: «Ты джентльмен. Я уверен, что ты сможешь помочь мне советом». Польщенный такой классификацией себя я, конечно, пошел. Дончик принялся рыться в смокингах, а я от нечего делать, сняв очки, стал мерить шляпы, напоминавшие о «Крестном отце» и Доне Корлеоне. Когда я, надев самую мафиозную на вид шляпу, повернулся к Дону-младшему, он неожиданно из закромов пиджака достал уменьшенную пластмассовую копию полицейского жетона, показал его мне и внушительно сказал: «Ты арестован!» От смеха шляпа у меня съехала набекрень.
В репортаже, кстати, этого эпизода нет. Его вырезать, так как материал не влезал в предписанный объем.
Смокинг мы выбрали быстро, а вот с галстуком пришлось повозиться. «Я не возьму розовый! - кричал Дончик, как будто этот галстук ему кто кто-то пытался силой засунуть в задницу. - Не возьму! Я в нем похож на голубого!» «Ты не будешь похож на голубого даже в кожаных шортах на бретельках и в кожаной же фуражке», - сказал я. «Ты думаешь?» - с театрально преувеличенным облегчением спросил он. «Да, мне так кажется», - ответил я.
По-моему, галстук мы выбрали какой-то салатовый. При всей нелепости цветовой гаммы он удивительно подходил к его смокингу. Сложив все в большую сумку, мы вернулись к машине и поехали в супермаркет.
Приехали мы туда как раз вовремя. Менее чем за сутки этой командировки я успел уже привыкнуть ко всему, но тут в очередной раз удивился. Дон с кучей флажков в руках ходил между стеллажами по огромному магазину, и, как вагоны за паравозиком, за ним гуськом шли несколько десятков человек в возрасте от пятнадцати до семидесяти.
Этот «поезд» становился все длиннее, так как к нему постоянно присоединялись новые «вагоны». Ну а «паровоз» вместо гудков издавал бесконечную речь: «Все приходите завтра на бой. Вы даже представить не можете, что это будет. Белый Волк Сергей Ляхович против Шэннона Бриггса. Зубы полетят во все стороны, когда эти гиганты сойдутся в ринге. Вы увидите кровь, пот и слезы. И еще море страстей. Приходите на настоящую драму, нечего пялиться в ящик, так можно прожить жизнь, не заметив жизни...»
Помню, что когда я смотрел на представление Дона, то в какой-то момент почувствовал страшную усталость от всех странностей, произошедших со мной за последние 17-18 часов. Многовато впечатлений.
Мы вышли из супермаркета. Самые преданные «вагоны» Дона Кинга, оставшись без своего локомотива, сиротливо мялись у входа в магазин.
Дальше я опять воспользуюсь своим репортажем с места событий. Мне ничего не стоило бы за пять минут переписать это другими словами, но лучше все равно не получится. Тогда впечатления были совсем свежими, и выводы из этих впечатлений тоже.
«После этого мы расселись по машинам и поехали в отель. Первым со старта ушел "Форд Мустанг". Шофер у него был еще тот. Сначала он, как на автогонках "Инди 500", сделал несколько кругов по овальному двору, временами наезжая на бордюры. Хорошо, что не на людей. А потом, словно набрав обороты, вылетел на улицу. Парень, который сидел рядом с шофером в нашей машине, сказал ему: "Только не надо ехать, как этот "Мустанг". "Ну что ты! - ответил шофер, -и не подумаю!" В ту же секунду он вдавил педаль газа в пол, мгновенно набрал скорость и тоже сделал несколько кругов по овальному двору "Тебе же сказали, не надо ехать, как тот "Мустанг", - застонал один из моих попутчиков . "А разве я так еду? - ответил шофер, заламывая очередной вираж, - я же на бордюры не наезжаю!"
После этого мы, наконец, вырвались на оперативный простор. Это был уже пригород Финикса, и пейзаж здесь был абсолютно сельский. Мимо нас толпой пролетали пальмы и кактусы. Один из попутчиков тем временем углядел совершенно потрясшее его рекламное объявление и все никак не мог успокоиться: "Нет, ты видел, ты видел? "Фильмы для взрослых" по двадцать пять центов за штуку! Двадцать пять центов!" А машина тем временем все неслась и неслась. Как ведет, сукин кот! Я бы уже давно своим бампером пересчитал задницы всем машинам. "Двадцать пять центов! Да за такие деньги даже позвонить никуда теперь нельзя. А тут кино с бабами за двадцать пять центов! Еще бы живьем их за двадцать пять центов, и совсем была бы не жизнь, а малина!"
Мама дорогая, какие бабы за двадцать пять центов! Какое кино! Доехать бы живым!
А может, так и надо жить, пока в руках и в штанах есть силы, а? Может, Ремарк с Хемингуэем были не так уж не правы? И не так уж важно, выиграл ты или проиграл. Ты дрался и не давал спуску ни себе, ни другим. И, может быть, это мы, на чьих задницах навсегда отпечатались стулья и кресла, а в душе засели неизбывные мысли о том, как заработать завтра больше, чем сегодня, чего-то в жизни не понимаем?»